передаче летописца и в переводе академика Лихачева текст звучит корректно. А что было в оригинале? Истерика, визг, срывающийся на сдавленный хрип, размазанный по лицу макияж (вернее, просим прощения, румяна)…
«Младенец» – это, возможно, старший сын Изяслав. Ему, по нашим подсчетам, было лет десять. Владимир только что принял христианство или собирался его принять и наградил жену прощальными ласками.
Наткнувшись на сопротивление, повел себя как язычник: приказал жене облачиться «во всё убранство цесарское, словно в день свадьбы, и воссесть на постель светлую». Рогнеда поняла смысл происходящего, ибо хорошо разбиралась в славянской демонологии. Муж хочет убить ее, принести в жертву.
Волевая женщина, пускай немного утратившая адекватность, была с этим не согласна. Она призвала сына Изяслава и вложила в его ручонку меч.
– Когда войдет отец твой, выступи и скажи ему: отче, или ты думаешь, что один здесь?
Рогнеда боролась за жизнь, чтобы не пасть жертвой «святого». Жаль, что ложный академизм мешает вольно перевести ее речь, дабы передать эмоции народным языком. Но в истории – свои законы. Оставим всё как есть. Каждый читатель может в меру фантазии усилить реплику исстрадавшейся Гориславы.
«И вошел Владимир, и произнес Изяслав эти слова», – развивает летописец семейную легенду. Будущий православный святой ответствовал сыну, мать которого вознамерился зарезать:
– А кто думал, что ты здесь?
И вправду – кто?
Озадаченный Владимир ушел из опочивальни жены. К его чести, он не решился уничтожить Рогнеду прямо на глазах общего с нею сына. Значит, что-то гуманистическое оставалось в изуверском характере главного русича. Всё это не принято обсуждать русскими историками, а зря. Одни ученые видят в поведении Владимира тонкий расчет, другие игнорируют этот эпизод, ибо всякая власть – от Бога. Некоторые размышляют проще. Помнится, автору на лекциях в университете местный сибирский академик излагал теорию: мол, Владимир в летописях – очень оригинальный тип. До принятия христианства он – чудовище, после принятия – идеал. Как глупо и просто!
Летописные сказания свидетельствуют о другом, и мы, скорее, примыкаем к первой партии ученых. Перед нами – борьба партий, идеологий, показанная через переживания отдельных людей. Сквозь тысячелетия доносятся до нас смех и вопли, грозные окрики и тихий шепот в опочивальне… Всё это – голоса наших предков. Задача историка – заставить их звучать. Тогда и родится настоящая, нерушимая связь между русичами – теми, кто ушел, теми, кто живет сейчас, и теми, кто будет жить после нас.
Итак, либо русский обычай препятствовал убийству матери на глазах у сына, либо – есть другие запретительные нюансы, которые от нас ускользают. В любом случае ситуация выходила из-под контроля. Сын поднял руку на отца, жена осталась жива, вместо того чтобы подвергнуться наказанию смертью.
Красное
