изображают.
Гаврилин встал из-за пульта, стал в драматическую позу и процитировал единственную известную ему фразу великого российского режиссера Станиславского: «Не верю!». Громко и выразительно.
Все-таки начальство хорошее, подумал Гаврилин, диван распорядилось поставить. Теперь можно его использовать по прямому назначению.
Гаврилин сел на диван, стащил с себя ботинки, аккуратно поставил их ближе к ногам и лег. Успел еще лениво подумать о том, что свет стоило бы выключить, но тут же уснул.
Грязь
Дождь усилился, и с неба лилось одним сплошным водопадом. Заливало глаза, плащ, шинель и все остальное промокли насквозь, но Агеев холода не ощущал. Ему было жарко. Все, он сделал это, и теперь все будет нормально.
Все просто должно быть хорошо. Тот странный мужик, который разговаривал с Агеевым, твердо обещал, что вытащит его из этой истории. Должен вытащить.
Тяжело выдирая сапоги из грязи и стараясь при этом удержать на плечах пять автоматов, Агеев напрямую, через голую лесопосадку выбрался к дороге. Никого и ничего не видно, только фонарь тупо освещает проносящиеся мимо него струи дождя. Прежде чем ступить в круг света, Агеев огляделся. Вроде бы машина стоит неподалеку. Разобрать трудно. Сейчас все выяснится само собой, нужно просто постоять под фонарем. Агеев потоптался возле границы между светом и тенью. Стремно.
Агееву очень не хотелось покидать спасительную темноту. Увидит вдруг кто. А если не станет на свет – никто не подберет. Нужно либо делать все, либо не начинать этого вообще.
Всего один шаг. Агеев глубоко вздохнул и чуть не закашлялся. Этим дождем свободно можно захлебнуться. Все. Агеев решительно шагнул вперед.
Ничего, естественно, не изменилось, просто исчезло все вокруг. Был желтый свет сверху, блестящая мишура дождя и он, Андрей Агеев, выставленный словно экспонат.
Или мишень, подумал Агеев через минуту. Глупо, конечно, но он не мог избавиться от мысли, что кто-то сейчас целится в него из темноты. Кому это нужно?
Наконец холод его настиг. Мышцы начали деревенеть. От холода или от страха? Все будет нормально. Кому это может быть нужно – подставлять его? А кому может быть нужно его вытаскивать?
Агеев почувствовал, как судорога свела скулы. Губы начали дрожать. Не может быть. С ним не могли поступить так. Как? Он ведь смог сделать это с людьми в караулке, смог же он сделать это с теми малолетками? Смог? Чем он лучше их?
Бросить все и бежать. Караула хватятся, в самом худшем случае, часов в семь. Крайний срок – в девять, когда привезут завтрак. У него еще есть от двух до четырех часов, чтобы попытаться скрыться.
Агеев вспомнил приказы, которые доводились несколько раз до личного состава. Сбежал, расстреляв караул, был обнаружен. И либо задержан, либо убит в перестрелке.
Нужно стоять и ждать. Его заберут, все будет нормально. Агеев всхлипнул неожиданно для самого себя. Губы кривились,
