align="center">Из Справки о разведывательно-диверсионном органе в Кёнигсберге
«С 20 февраля по 2 марта 1945 г. на одной из улиц Кёнигсберга в районе военного городка дислоцировался орган немецкой разведки (наименование не установлено) – п.п. 15017… предназначавшийся для подрывной деятельности в тылу советских войск.
Начальник – ЭРБРИХ Вилли, немец, около 40 лет, высокого роста, брюнет. Переводчик КЕЦЕЛЬ, унтер-офицер, около 30–35 лет, шатен.
При вербовке – заполнение анкеты с установочными данными. После этого со всем личным составом… несколько занятий по диверсионному делу… 2 марта 1945 г. – от агентов отобрана подписка о неразглашении своего обучения, даны псевдонимы…»
– Цель заброски?
– Диверсия на участке ближних тылов тридцать девятой армии.
– Кто старший?
– Убит. Капитан Адамский.
Немец посмотрел исподлобья на контрразведчика.
– Убит одним из ваших во время сдачи отряда в плен…
– Ясно! – Старший лейтенант повернулся к другому немцу.
– Солдат Мирус Хорст. Военнослужащий вермахта. К этим… – он кивнул на долговязого, – не имею никакого отношения. Отстал от своей части…
– А форма, русская форма? – со злой усмешкой спросил Третьяков.
– После боя моя пришла в негодность, и я надел то, что оказалось под рукой.
– Снял с пленного? А может быть, убил и снял? – с угрозой в голосе проговорил старший лейтенант.
– Н-н-нет! Нет! – вдруг взвизгнул молодой немец, поняв, что совершил глупость, пытаясь неуклюже соврать русскому контрразведчику.
– Ладно. С тобой, Мирус, все ясно. Если будешь врать на допросе – расстреляем сегодня же ночью.
– Фабрициус Иоганн…
– Кюн Вальтер…
– Вокенфусс Эрнст…
Немцы по очереди представлялись и отвечали на поставленные вопросы. После такого быстрого десятиминутного блиц-допроса все были уведены в подвал, а старший лейтенант Третьяков, мельком взглянув на стоящую поодаль Катю, нехотя процедил сквозь зубы:
– Сержант Скоморохова, поднимитесь в разыскной отдел.
Через три часа Катя уже заканчивала оформление протокола допроса одного из диверсантов. От длительной работы на машинке у нее заболели пальцы, а в ушах еще звучала ненавистная немецкая речь. Раньше, еще студенткой, она полюбила немецкий – язык Гёте и Шиллера, Фейхтвангера и Ремарка. Но за время войны немецкий язык стал ассоциироваться у нее с головорезами из СС, убийцами из зондеркоманд, шпионами, диверсантами и лазутчиками всех мастей. Разболелась голова. Но об отдыхе теперь не приходилось и думать – впереди была ночь, в течение которой должны быть допрошены вновь доставленные диверсанты. И хотя в соседних комнатах тоже шли допросы – оттуда слышался стук пишущей машинки, – работы вполне хватало до утра.
Эта группа немцев
