срок – 8 лет». Иван, появившись у меня неожиданно утром в один день своего отпуска из лагеря, рассказал, что он построил себе дом в два этажа и с бассейном на участке. Я не поверил. Мы расстались. Я пожурил друга, а он обещал мне, как всегда, быть хорошим человеком. При всех прегрешениях своих Иван был хорошим человеком. Вредная наследственность мешала ему в жизни. Его преступления никогда не были преднамеренными. Я в этом уверен. Они были импульсивны, совершались неожиданно. В лагере «на химии» Иван также показал образцы поведения и отношения к труду. Он был освобожден опять досрочно и вернулся в свой дом под Тулу. А однажды в зиму он пропал. Нашли его весной, когда его труп всплыл из-подо льда пруда. Сестры ездили его хоронить. Рассказывали потом, что брат действительно построил себе хороший и в два этажа дом, что в подвале была оборудована котельная и мастерская с разнообразным инструментарием. А в саду действительно был бассейн, и в нем водились карпы.
Вот так в жизни иногда все получается несправедливо. Отцовский незаурядный талант не превратился в накопленные материальные ценности. А Ивану, и больше того, жизнь не дала прочного места. Говорят, человек – кузнец своего счастья. Не кузнецом, так заправским плотником, столяром и сапожником был Иван Поликарпович Левыкин. Мог бы быть и еще кем угодно, да какой-то роковой выпала ему судьба.
Однажды ко мне в Исторический музей, где я работал директором, пришел молодой человек. Вошел в кабинет, весело улыбаясь, и представился то ли Андреем, то ли Юрием, то ли Игорем. Забыл я, каюсь. Но по фамилии он назвался Левыкиным и добавил, что он сын Ивана Поликарповича Левыкина. Похож он был на своего отца, оказалось, не только лицом, но и мастеровитостью. Он работал в художественно-оформительском комбинате Худфонда Московского отделения Союза художников. И был он там, на этом комбинате, мастером на все руки. Он был сыном той неверной жены моего друга Ивана, которая определила тогда обманутого мужа – ветерана войны в первую уголовную отсидку. А сын вырос, не зная отца. Мою фамилию он услышал среди фамилий заказчиков на своем комбинате и пришел познакомиться и поговорить. Я ему рассказал все, что знал о деде и об отце, о их необычном таланте в ремесле, о деревне и их горемычной жизни. Меня слушал парень внимательно, с интересом. А я подумал: сумеет ли он преодолеть в себе роковые балыжные гены? Глаза-то у него были такие же бесшабашные, как у отца.
А дочери Поликарпа Ивановича в Москве сначала похоронили на Тихвинском кладбище в селе Алексеевском свою мать Анисью Ермолаевну. Потом похоронили под Тулой брата Ивана и отказались от права наследования его имущества в пользу одинокой его незарегистрированной жены. Похоронили сестры и мужа Маруси. Умер потом и Коля Игошин, второй муж Нюры. А как-то в холодную зиму 1978 года умерла и сама Нюра. Ее похоронили рядом с мужем на Долгопрудненском кладбище. Так в деревню, на отцовский двор никто и не вернулся. И некому теперь поискать на его усадьбе и поправить его могилу. Можно сказать, мир забыл, что жил здесь
