в Париж.
Моя «Чайка» идет в Москве уже в 8-й раз, театр всякий раз переполнен. Говорят, поставлена пьеса необыкновенно и роли знают отлично. М. И. Писарев, кончив пьесу, сказал, что в соседней комнате лопнула «бутылка» – и публика смеялась; московский исполнитель сказал, что лопнула склянка с эфиром – и смеха не было, все обошлось благополучно. Как бы ни было, писать пьесы мне уже не хочется. Петербургский театр излечил меня[39].
Зачем Вы все болеете? Отчего не полечитесь серьезно? Ведь болезни, особенно женские, портят настроение, портят жизнь, мешают работать. Я ведь доктор, я знаю, что это за штуки.
Вы пишете, что имеете успех;[40] мне это известно, я радуюсь, в то же время мне досадно, – досадно, что не приходится видеть Вас. Вы превосходная артистка, только жаль, что нет у Вас подходящего entourage’a, нет театра, нет товарищей. Вам бы хоть в Москву, в Малый театр. Тут все-таки больше на искусство похоже и между артистами немало хороших людей! В Москве Вы имели бы громадный успех, вообразить даже трудно.
Где Вы будете летом? Где будете играть? Если где-нибудь близко к Москве, то я приехал бы взглянуть на Вас. С апреля я дома, около Москвы.
Еще раз благодарю от всей души, желаю здоровья, счастья и всего, что только есть хорошего на этом свете.
Ваш А. Чехов.
Александра Александровна Хотяинцева
Хотяинцева Александра Александровна (1865–1942) – художница, хорошая знакомая семьи Чеховых. Воспоминания Хотяинцевой «Встречи с Чеховым» опубликованы в «Литературном наследстве», т. 63, М., 1960 г. Там же напечатаны ее карикатуры.
31 октября 1897 г., Ницца
Итак, Вы приехали, великая художница земли русской! Париж очень хороший город, и очень жаль, что благодаря туману и холоду Вы на первых порах получили впечатление большой, серой, немножко суровой массы. И жаль, что Вы поселились на такой неинтересной улице, как rue Jacob. Впрочем, все это пустяки; пройдет неделя-другая, Вы войдете во вкус – и Париж станет Вам нравиться.
Я живу все там же. Погода здесь очаровательная, тепло, солнечно, тихо; исключение составляет один только нынешний день: дует неприятный ветер. Здоровье мое ничего себе; прыгаю помаленьку, Вашими молитвами, и не жалуюсь. Третьего дня прекратилось кровохарканье, которое продолжалось 3 недели – шутка сказать! – кровь шла понемногу, но подолгу, самочувствие же было великолепное, так что я махнул рукой на кровь и вполне искренно писал домой, что я здоров вполне. (Не пишите Вы туда ничего о моем здоровье, кстати сказать.) Я гуляю, читаю, немножко пишу и много беседую с Немировичем-Данченко и с художником Якоби, который теперь здесь и в честь которого названа rue Jacob[41]. М. М. Ковалевский уже уехал; он теперь в Париже читает лекции. Повидайтесь с ним, пожалуйста; это большой человек во всех смыслах и интересный, да [и] будет не бесполезен для Вас, так как Париж он знает превосходно. Его адрес: Hôtel Foyot rue de Tournon. Поклонитесь ему, пожалуйста, и скажите ему, что без него мы скучаем.
Немирович-Данченко (Василий) проездом будет
Имеется в виду провал «Чайки» на первом спектакле в Александрийском театре.
Комиссаржевская, продолжавшая играть в Александрийском театре, писала Чехову: «Я играю без конца, играю вещи, очень мало говорящие уму и почти ничего душе, – последняя сжимается, сохнет, и если и был там какой-нибудь родничок, то он скоро иссякнет. Успех имею при этом огромный и силюсь тщетно понять, в чем дело».
Шутка.
