Надо отпраздновать. Положено.
Сам инициатор и руководитель «военной хитрости» от дальнейшего участия в мероприятии отказался. Ведро «помойно-неэмалированное», подсолнечное масло и общая физически-психологическая травма голову деформировали и привели ее носителя в объятия жены. Та от резкого духа проснулась, да и давай выкручиваться.
– Эх, едреня-феня! – вслух подумал Игнат Григорьевич и навалился на не разделяющую его парфюмерное виденье мира подругу жизни. Куда деваться? Сдалась-отдалась, учуяв, кроме «парфюм-букета», еще какую-то «сильную сторону» супруга.
Чего скрывать? Не будем мямлить, делая вид. Обладал он мужским «шармом», и достаточно большим, чтобы затушевать проблемку с запахом.
Леонид, Степан Израилевич и Никифоровна неожиданно оказались духовной опорой этажа. Достойно завершить операцию, поставить знак препинания бывает важнее самого начала.
Пили тихо, мирно, порядок звуками не рушили. Тост главный в конце прозвучал, затем сдвинули молча стаканы, выпили и разошлись спать, веря. Тост-то не тост – крик души:
– Мы им еще покажем…
Пояснений не было, так что из приличного вариации от «кто хозяин в доме» до «кузькина мать» вполне могли иметь место.
Ночь. Тишина. Темнота кажется беспросветной, но вдруг неизвестно откуда прорываются отдельные сумасшедшие всполохи света. Предвестники-буревестники? Иль привиделось от большого желания? Ничего не понять – «то ли муть, то ли жуть».
Утро
Человек – великий мечтатель. Люськина мечта – значок-звездочка с портретом белокурого мальчика. Три месяца копила копейки да двушки. И вот есть сто – значит, рубль. Холод, ветер, темно, но мечта куда сильнее. Пошла за четыре квартала в «Канцтовары», где давным-давно приглядела-присмотрела. Вывалила на стекло прилавочное перед продавщицей свой капитал. Отсчитывать-пересчитывать принялась. И так и сяк, и наоборот, и наискосок: как ни считай – девяносто девять. Точка. Нет ста. Нет рубля. Нет значка. Продавщица вреднющая – жалится и не мыслит. Рубль ей подавай. «Своя правда» глаз стеклянит равнодушием, хоть лопни, хоть тресни…
Забрала обратно капитал девяносто девятикопеечный. Домой расстроенно поплелась. Дальше мечтать о значке с мальчиком, о равенстве, братстве и об одной денежке, отдалившей ее от великой мечты.
– Ку-ка-ре-ку! Ку-ку-ку! Петухову-петуху! – орали во все горло Козловы, Барановы, Воробьевы и прочая мелюзга.
Как-то случилось, что в нашем классе благородных и знаменитых фамилий не водилось. Был один Разин. Потомок? Или из одной деревни? Али в честь?
Была девочка Дроздова. Несчастная. Не любили ее изначально, с годами – по нарастающей. Еще бы: в пятом или шестом у нее такой нос-носорог за лето образовался, что за фамилией уже его и не спрячешь. Люська ее не любила.
