как тогда, когда он схватил в школьном подъезде Серегу Шивцева.
– Леха, ты что, Леха! – Венька почувствовал неладное, и всю его независимость будто ветром сдуло. – Кто же тогда дружить станет, если мы с тобой драться будем?
Худенький, в цветастой от заплат рубахе, он суетился вокруг Лешки, точно уклоняясь от ударов.
– Леха, ты что, Леха!
Но Лешка еще и сам не знал, что это бунтовала в нем, требовала выхода ослепляющая месть за недавние минуты унизительного страха, которые Венька заставил его испытать там, в магазине.
– Я ведь по-доброму, Леха, будь спок!
Слова Веньки звучали глухо и отдаленно, но это его «будь спок» как бы напомнило о прежнем, когда Лешка, неделями не встречаясь с ним, отлично знал, помнил, что есть у него преданный бессловесный друг Венька Вишин. Он разжал онемевшие в кулаке пальцы и медленно пошел, мучительно соображая, чего же так испугался Венька. Драки? Ну нет! Он подминал под себя пацанов покрепче его, Лешки. Того же длиннорукого Кольку Свирина – попрошайку, который нисколько не обижался на это свое прозвище, продолжая просить у кого семечек, у кого хлеба, у кого списать домашнее задание.
Однажды попросил что-то у Веньки, а тот прищурился и отчетливо, будто каждое слово уже было оплеухой, произнес:
– Могу дать… по морде!
И дал! А Колька тогда только воздух месил своими длиннющими руками, никак не попадая в юркого Веньку… Чего же он испугался сейчас? Нет, конечно, не драки. Лешка сдерживает шаги и уже рядом с собой слышит виноватый голос Веньки:
– Глянь, Леха, а они все еще стоят!
Но он уже сам видел их – и Борьку Сорокина, и Люську Соловьеву. Чего бы это они? Стоят у школьного подъезда, будто тетя Нюра их и сейчас не пускает. По школе уже соскучились, что ли? Вот это да! Борька снова удивленно заморгал ресницами, а Люська дернула своей выпуклой лопаткой и, повернувшись к нему, умиленно произнесла:
– А теперь ты куда, Леша?
Он чуть не поперхнулся этой ее любезностью. Но Венька был невозмутим:
– Туда, – снова ответил он, неопределенно махнув рукой.
Лешке оставалось только важно кивнуть в знак подтверждения. Они пошли, долго чувствуя на своих спинах недоуменные взгляды. А когда свернули за угол к почтамту, весело посмотрели друг на друга и рассмеялись, и этот неожиданный смех был примирительным…
Гулко хлопали массивные двери почтамта. На столбе празднично гремел черный репродуктор. Дымилась под солнцем еще влажная дорога. И воздух сиял такой яркой прощальной голубизной, которая бывает, наверное, перед самым закатом. Лешка неожиданно подумал, что сегодня – какой-то вместительный день. Бывает, живешь себе и вроде дней не замечаешь. А этот… Как прожектор какой. Столько неясного высветил. Лешка шлепает сандалиями по тротуару и чувствует себя сейчас очень богатым человеком. Ведь у него в запасе еще столько дней, пока станет таким, как дядя Сеня или дед Онуфрий,
