своей, и был во всех отношениях мучительным и неудачным, ей все же льстило, если кто-то при ней вспоминал его имя, да еще с таким пиететом.
– Вот как? – обрадовался Птенцов. – Да, мир тесен. Бедный Йорик, я ведь хорошо знал его… Давно потерял из виду, а потом услышал, что он умер… Десять лет назад, весной.
– Вы и это помните…
– Моя жена умерла в том же году и даже в том же месяце, – бесстрастно ответил мужчина. – Так что невольно запомнилось. – И без всякого перехода предложил: – Давайте-ка пить чай!
– И пора, – подхватила Елена. – Садитесь, садитесь! Девочки, вы у нас и заночуйте!
– Нет, мне нужно вернуться в Москву! – воскликнула Александра, беря чашку. – Я обещала.
– А я никому не обещала! – жизнерадостно заявила Марина. – Я могу и заночевать!
Художница взглянула на нее с изумлением и немым упреком, но та как будто не поняла этого взгляда. «В Москве она говорила одно, теперь другое. – Александра молча принялась за чай. – Обещала, что вернемся, хоть бы и на машину пришлось разориться, а теперь ночевать собралась. Говорила, что звонить и предупреждать необязательно, а вышло, что не помешало бы, сама же извинялась. И главное, время уходит… Зря уходит. И приехала я, кажется, зря!»
– А что, Александра, – обратился к ней Птенцов, мгновенно осушивший чашку, которую Елена вмиг наполнила заново, – трудновато сейчас торговцам стариной хлеб дается? Раньше легче было? Кстати, как давно вы этим благородным занятием промышлять изволите?
– Тринадцатый год.
– Так это недавно… – с заметным разочарованием протянул он. – Вы, значит, не застали никого из стариков. А я вот полвека отдал этому делу. Такое случалось… Вспоминаю, самому не верится.
– А вы напишите мемуары, не первый раз прошу! – вмешалась Марина, разломившая сушку и макавшая ее в чай. – Это будет захватывающее чтение…
– Талантом Бог не наградил, – с кислой усмешкой ответил мужчина. – Что толку бумагу переводить!
– Да ведь можно литобработчика взять, – не унималась та. – Все так делают.
– Ни к чему, Мариночка. Все ни к чему! Да я уже и путаю многое… Мешаю одно с другим. Память, будто молью побило, сплошные дыры. Только тронь – ползет, на клочки распадается.
– Вот прямо так бы и начали! Я даже по вашей речи сужу, что написать вы могли бы отлично! И про плохую память не верю, не говорите этого!
– Ему бы только поспорить, – вставила словечко Елена. – Характерец, боже упаси!
– Именно, – подтвердил Птенцов. – Если уж я спорю с такими ангелами, как вы, что же я сделаю с литобработчиком, который возьмется причесывать мои мемуары?! Его бы хоть пожалели!
– А кстати, о жалости, – Марина все еще улыбалась, но ее голос сделался серьезным. – Ведь мы к вам как раз пожаловаться приехали.
– Я догадался, что не на меня с моими хворями вы любоваться отправились в такую даль, несмотря на погодку… –
