бы ретроспективно, другие принципы классификации, более реалистичные, чем те, благодаря которым США, Япония, Швеция, Бразилия, Федеративная Республика Германия и Южная Корея были занесены в одну категорию, а государственные экономики и системы советского региона, разрушившиеся после 1980‐х годов, – в тот же разряд, что и экономики Восточной и Юго-Западной Азии, которые явно не были подорваны.
В мире, пережившем конец советской эпохи, общественные институты и представления тем не менее сформировались под влиянием тех, кто победил во Второй мировой войне. Те же, кто был на стороне побежденных или связан с ними, не только замолчали или были принуждены молчать, но и фактически оказались вычеркнуты из истории и интеллектуальной жизни, если не считать роли врага в мировой битве добра и зла (именно это может произойти с теми, кто потерпел поражение в “холодной войне”, хотя, скорее всего, не в таких масштабах и не на такое длительное время). Таково одно из последствий века религиозных войн, главной чертой которых является нетерпимость. Даже те, кто подчеркивал плюрализм своих идеологий, не считали мир достаточно вместительным для долговременного сосуществования с соперничающими светскими религиями. Религиозные и идеологические конфронтации, характерные для двадцатого столетия, выстроили баррикады на пути историка, главная задача которого состоит не в том, чтобы судить, а в том, чтобы понять даже то, что трудно постичь умом. Однако на пути этого понимания стоят не только наши страстные убеждения, но исторический опыт, который их сформировал. Первые легче преодолеть, поскольку известное французское выражение “tout comprendre c’est tout pardonner” (“понять – значит простить”) верно далеко не всегда.
Понять эпоху нацизма в истории Германии и соотнести ее с историческим контекстом не означает простить геноцид. Во всяком случае, из живших в этот необычный век никто не сможет воздержаться от его оценки. Гораздо труднее его понять.
Как нам постичь смысл “короткого двадцатого века”, т. е. периода с начала Первой мировой войны до развала Советского Союза, который, как видно в ретроспективе, образует единую историческую эпоху, теперь подошедшую к концу? Мы не знаем, что придет вслед за ним и каким станет третье тысячелетие, хотя можем определенно сказать, что оно будет формироваться под влиянием двадцатого века. Однако нет серьезных сомнений в том, что в конце 1980‐х и начале 1990‐х годов закончилась одна эпоха в мировой истории и началась другая. Это очень важно для современных историков, поскольку, хотя они могут строить предположения о будущем в свете своего понимания прошлого, их занятие совсем не похоже на работу букмекеров на скачках. Те скачки, на анализ которых они могут претендовать, уже выиграны или проиграны. Во всяком случае, достижения предсказателей за последние тридцать или сорок лет независимо от их профессиональной квалификации были столь ничтожны, что лишь правительства и институты экономических исследований
