испуге отступает на шаг.
– Жорж, что с вами?
– Молчать. Что за вздор. Ничто не погибло. Как вам не стыдно.
– А Федор?
– Что Федор? Федор убит…
– Ах, Жорж. Ведь это. Ведь это.
– Ну… Дальше.
– Нет… Вы подумайте… Нет… Но мне казалось… Что же теперь?
– Как, что теперь?
– Нас полиция ищет.
– Полиция всегда ищет.
Сеет дождь. Плачет хмурое небо. Генрих промок и с его поношенной шапки струится вода. Он похудел, глаза у него ввалились.
– Жорж.
– Что?
– Поверьте… Я… я хочу только сказать… Вот нас двое: Ваня и я.
– Мало двоих.
– Нас трое.
– Кто же третий?
– Я. Вы забыли меня.
– Вы возьмете снаряд?
– Конечно.
Пауза.
– Жорж, на улице трудно.
– Что трудно?
– На улице трудно убить.
– Мы пойдем во дворец.
– Во дворец?
– Ну да. Что же вас удивляет?
– Вы надеетесь, Жорж?
Я уверен… Стыдно вам, Генрих.
Он растерянно жмет мою руку.
– Жорж, простите меня…
– Конечно… Но помните: если Федор убит, значит черед за нами. Поняли? Да?
И он, взволнованный, шепчет:
– Да…
А мне на этот раз жаль, что Федора нет со мною.
9 августа
Я забыл зажечь свечи. В моей комнате серая полутьма. В углу зыбкий силуэт Эрны.
После взрыва я отдал ей бомбы и с тех пор не видел ее Она тайком прокралась сегодня ко мне и молчит. Даже не курит.
– Жорж…
– Что, Эрна?
– Это, это я виновата…
– В чем виновата?
– Что он не убит.
Голос у нее глухой и в нем сегодня нет слез.
– Ты виновата?
– Да, я.
– Чем?
– Я делала бомбу.
– Ах, пустяки… Не мучь себя, Эрна.
– Нет, это я, это я, это я…
Я беру ее руку:
– Эрна, твоей вины нет. Я тебе говорю.
– Нет?.. А Федор?
– Что Федор?
– Он бы, может быть, жил..
– Эрна, ведь это скучно…
Она встает, делает два шага. Потом тяжело садится опять. Я говорю:
– Вот Генрих сказал, – что нужно оставить дело.
– Кто сказал?
– Генрих.
– Как оставить? Зачем?
– Спроси его, Эрна.
– Жорж, разве правда, – оставить?
– Ты так думаешь? Да?
– Нет, скажи ты.
Ну, конечно же, нет. Мы, конечно,
