умрет от счастья! – воскликнул главный обер-церемониймейстер.
– Будем надеяться, что этого не случиться! – улыбнулся добрый богдыхан. – Иди и исполни мою волю.
– Ну, что? – спросил он, когда обер-церемониймейстер возвратился во дворец.
– Твоя воля исполнена, как святая, всесильный сын неба! простираясь ниц пред богдыханом, отвечал главный церемониймейстер. Твое милостивое повеление было объявлено Тун-Ли при громе барабанов, звуках труб и ликующих возгласах народа, славившего твою мудрость!
– И что же Тун-Ли?
– Он казался помешанным от радости. Никогда еще мир не видел такого радостного безумия!
День представленья Тун-Ли ко двору приближался, казалось, медленно, – как все, чего мы ждем. Богдыхану хотелось поскорее взглянуть на счастливого человека, – и однажды вечером он, переодевшись простым кули, с проводником отправился в тот далекий квартал Пекина, где жил Тун-Ли. Еще издали слышны были крики в доме Тун-Ли.
– Неужели они так громко ликуют? – удивился богдыхан, и радость расцвела в его душе.
– Несчастнейшая из женщин! Презреннейшее из существ, на которое когда-либо светило солнце! – кричал Тун-Ли. – Да будет проклят тот день и час, в который мне пришло в голову на тебе жениться! Поистине, злые драконы нашептали мне эту мысль!
– Мы живем триста лун мужем и женой! – со слезами отвечала жена Тун-Ли. – И я никогда еще не слыхала от тебя таких проклятий. Ты всегда находил меня милой, доброй и верной женой. Хвалил меня.
– Да, но мы не должны были представляться богдыхану! – с бешенством отвечал Тун-ли. – Ты покроешь меня позором! Ты сделаешь меня посмешищем всех! Разве ты сумеешь отдать тридцать три грациозных поклона, как требуется по этикету?.. Мне придется сквозь землю провалиться со стыда за тебя и за дочь. Вот еще отвратительнейшее существо в целом мире! Урод, какого не видывало солнце!
– Отец! – рыдая, отвечала дочь Тун-Ли. – Отец, разве не ты называл меня красавицей? Своей милой Му-Сян? Своей кроткой Му-Сян? Разве ты не говорил, что милее, лучше, послушнее меня нет никого в целом мире?
– Да! Но нога в два пальца длиною! – с отчаянием восклицал Тун-Ли. – Я уверен, что богдыхан умрет от ужаса, увидев такую ногу-чудовище.
– Меня растили не для того, чтобы носить в паланкине! – плакала бедняжка Му-Сян. – Мои ноги для ходьбы. Я должна ведь выйти замуж за такого же скромного и бедного чиновника, как ты, отец. Меня воспитывали для труда.
– Будь проклято твое уродство, когда надо представляться богдыхану! – закричал вне себя Тун-Ли.
В эту минуту у дверей раздался удар гонга, и в горницу вошел ростовщик.
– Ну, что же, Тун-Ли? – спросил он. – Обдумал ты мои условия?
– Но мы умрем с голода, если примем твои условия! – прошептал Тун-Ли, от ужаса закрывая ладонями лицо.
– Как хочешь! – пожал плечами ростовщик. – Но помни, что время идет. Если ты будешь медлить, – мы не успеем сделать ни синего шелкового платья
