отвечала я на его вопрошающий взгляд, – ты же знаешь, у меня скоро премьера.
– У тебя еще не одна премьера впереди, – говорил он.
– Но эта – первая, самая важная. Какой они меня увидят, такой я и останусь в их памяти. Талантливой или бездарной!
– О том и речь! – заорал Дарек. – И все по милости этого коротышки!
– Не смей называть так пана Кмиту! – разозлилась я.
– Пан Кмита! Он – дрянной актеришка и такой же режиссер! Выезжает на мнении, высказанном неизвестно кем и когда, а может, благодаря своей вечно ухмыляющейся роже!
– За что ты его так ненавидишь?
Дарек пожал плечами:
– Да мне он до лампочки, лишь бы тебя оставил в покое.
– Он дал мне шанс.
– Он для себя приберег этот шанс! Неужели ты не понимаешь, зачем он это делает?! Ему понадобилось новое лицо. Тем самым он хочет обратить внимание на себя, на свою постановку.
Теперь пришла моя очередь пожимать плечами.
– Да ведь в его спектакле играют одни звезды. Пригласив на роль меня, человека неопытного, он сильно рискует. Даже в большей степени, чем я.
– Ну и дура же ты! Вот увидишь, твой дебют провалится! Сама напросилась!
Я не собиралась принимать близко к сердцу несправедливые нападки Дарека. Он вел себя как ревнивец из комедии ошибок, и меня это смешило. Ну, сами посудите, кто я и кто такой пан Зигмунд Кмита! Однако это совсем не значит, что я его идеализировала. Я не считала его выдающимся актером. По-моему, ему больше подходила роль педагога: Зигмунд досконально знал, как надо играть, но это вовсе не свидетельствует о том, что он умел это делать. Гамлет в его исполнении не вызвал во мне особого восторга, но рассказывал он об этой роли увлекательно. После ссоры со своим парнем во время репетиции я присмотрелась к Зигмунду Кмите повнимательнее. На нем были черная водолазка и вельветовые штаны, сильно стянутые на поясе ремнем. Было видно, что ради сохранения хорошей фигуры он немало времени уделял физическим тренировкам. Кстати, преподаватель охотно говорил об этом в своих интервью. Что, мол, смерти не боится, относится к ней как к чему-то неизбежному. Но боится старческой немощи, потери физической формы. Поэтому ходит в фитнес-клуб, играет в теннис. И это было заметно. Все же злые рассуждения Дарека о нем мешали мне, отвлекали от главного. А главным была она, Ирина. Ее правоту я принимала безоговорочно. Это она говорила о Маше, что та вышла замуж в восемнадцать лет, потому что Кулыгин казался ей самым умным человеком на свете. А потом перестал казаться. Разумеется, человек он был добрый, но далеко не самый умный. Как же эти слова перекликались с моей жизненной ситуацией! Он, мой парень, тоже перестал быть для меня самым умным. И сдается мне, моим парнем: в мире, где я теперь находилась, ему места не было. Безнаказанно перемещаться в нем мог только тот, кто этот мир творил, создавал.
– Оля, вы произносите текст
