С твоей легкой руки, Андрей Васильевич, покончил, благодарствую, – чуть отступив, поклонился боярин. – Под дыбой тати все с охотой поведали. И где схроны тайные, и где стоянки общие, на каких реках, за какими озерами. За месяц ополченцы городские еще полтора десятка душегубов порубили, да трех живыми привезли. Две чалки разбойничьи на меч взяли. Ден десять тому я заводил главных в Москву, в Разрядный приказ отправил, и грамоту сопроводительную с ними. О тебе помянул, как и обещался. Дескать, твоей отвагой все началось…
– Да что мы все на причале, да на причале? – проследив, как на борт ушкуя поднялись с корзинками дворовые девки, деланно спохватился Андрей. – Ко мне за стол прошу подняться, Афанасий Семенович. Откушать чем Бог послал, за здоровье рюмочку бургундского принять. Ты, боярин, я знаю, сие вино ценишь…
Левший, наблюдавший за гостем и господином от рулевого весла, понимающе кивнул и похромал на нос, к трюму с припасами.
– Отчего не откушать? – пожал плечами гость. – С полным моим уважением…
Спустя несколько минут они продолжили свой разговор уже в каюте, выпив по полному кубку тягучего терпкого вина и закусив его сочными медовниками. Пост ведь на Руси. А в пост разве чем угостишься? Что и дозволено вкушать православному человеку – так освященный мед в сотах и пирогах, яблоки простые и моченые, изюм, курагу, грибки соленые и маринованные, рубленую капусту с редькой, огурчики простые и малосольные, парную спинку стерляжью, пироги с вязигой, векошник, уху фруктовую и с шафраном, копченую лососину, запеченных пескарей, щучину свежепросоленную, заливное стерляжье – с ледника, усыпанное яркими колечками моркови, золотистыми луковичками, прорезанное длинными зелеными перьями порея и тонкими, словно изломанными, листьями укропа… Так ведь погреба князя Сакульского пока небогаты, рук не хватает, посему и половины дозволенного угощения девки принести не смогли. Пяток лотков, пяток подносов, несколько горшков и крынок…
Под скромный стол и разговоры пошли грустные. О том, что лето выдалось долгим и засушливым, и хлеб уродился плохо, и поля с капустой и репой скудны, и оброк смердам опять прощать придется да на будущий год в недоимку записывать, так что дохода с имений никакого не предвидится.
– Тебе хорошо, Андрей Васильевич, – после третьего кубка пожаловался воевода, – ты с государем дружен. Вот, намедни, с Новагорода бояре из свиты князя Владимира Старицкого в Корелу заглядывали. Беспокоились, нет ли с твоей стороны какого предательства, помысла супротив Иоанна Васильевича… – при упоминании царского имени боярин широко перекрестился. – Но я уверил, что служишь ты Руси честно и страстно. Опять же, душегубов из чащоб лесных на суд вывел. Тебе хорошо. А вот с меня за недоимки в казну государеву полной мерой спросят. Разрядному приказу до хлопот воеводских дела нет. Положенного тягла с земли не собрал – со своего кармана докладывай.
– Ну что ты, Афанасий Семенович, – замахал руками Зверев. – Разве тебя недоимкой кто попрекнет, коли ты целую волость от душегубов
