Не потому, что очень его любила и целиком доверяла – хотя, конечно, и любила, и доверяла, просто не в этом была причина ее откровенности. А в том, что если уж человек тебя придумал, он имеет полное право узнавать все, что ему интересно. Иначе нечестно, все равно что писателю не прочитать свою книгу, так считала она.
Отец Цветы был мастером инструментального цеха на заводе электроприборов. Людей, наделенных призванием своими руками и волей убеждать материю принимать не какую попало, а конкретную нужную и полезную форму, на самом деле не очень-то много, а мир, как ни крути, держится именно на них. Без них все до сих пор ходили бы голыми, жили в лесах среди ненадежных миражей и грызли шишки да съедобные корешки. Ну или силой заставляли бы друг друга работать, хотя чем так, лучше уж голыми по лесам. От вещей, сделанных как попало, по нужде, без сердечной склонности, толку примерно столько же, как от приготовленной из-под палки еды, или телесной любви ради денег и выгоды, как в некоторых фильмах Другой Стороны; в общем, понятно, что такого добра никому не надо. Поэтому хорошо, что во все времена были и есть мастера. Очень круто родиться с таким призванием и стать рабочим, фермером или строителем, они окружены почетом, как жрецы эпохи Исчезающих Империй, и зарабатывают лучше всех.
Цвета росла как маленькая принцесса, отец ей ни в чем не отказывал, все разрешал, берег от любых огорчений. Он считал, что из балованных детей вырастают самые лучшие взрослые; по большому счету, был прав. Ну, то есть, глядя на себя объективно, как бы со стороны, Цвета видела, что из нее получилась просто отличная взрослая, таких еще поискать.
Изнутри оно, конечно, выглядело не так радужно: быть Цветой оказалось довольно трудно. Но Цвета подозревала, что это у всех так. Пока смотришь на другого со стороны, думаешь: вот счастливчик! А окажешься в шкуре «счастливчика», чего доброго, быстро запросишься обратно в свою.
Когда отец еще был жив, Цвета иногда в сердцах спрашивала его: ну вот зачем ты придумал меня музыкантом, а не мастером, вроде тебя? Жила бы сейчас в свое удовольствие, горя не знала. Счастливые люди вы, мастера, всегда заняты делом, довольны собой, когда хорошо получается, а если что-нибудь не выходит, сразу понятно, что надо исправить, чему еще научиться, или кого на помощь позвать. А у нас, музыкантов, как-то глупо устроено: чем лучше у тебя получается, тем сильнее ты недоволен, тем больше тебе от себя и от всего остального мира надо, тем глубже пропасть внутри, тем слабее любые опоры, жизнь становится как Зыбкое море – помнишь, ты однажды разбудил меня ночью и повел смотреть, как оно исчезает, чтобы сразу возникнуть где-нибудь на другом конце города? Только что мы стояли на пляже, слушали шум прибоя, смотрели на волны, и вдруг у нас под ногами уже не мокрый песок, а растрескавшаяся асфальтовая дорожка, вместо воды деревья, и мы оба знаем, что это старый заброшенный Сумрачный парк, помним, что он был здесь всегда, говорят, чуть ли не со дня основания города, но про море мы тоже помним, и в руке у меня ракушка, которую я специально подобрала, чтобы потом лизнуть и убедиться, что она влажная и соленая. Ты тогда еще мне сказал: «Вечно так с нашим морем, сколько раз ходил его провожать, столько раз удивлялся,
