через то, что не пришел.
Итак, я вернулась в Торунь и затворилась от мира, тоскуя по мужу, которому недоставало смелости ко мне вернуться. Иногда ходила в парк в Быдгошчском предместье и там, на моей любимой скамье, у пруда с лебедями, сидела и плакала. И вот как-то раз мимо той скамейки проходил красивый мужчина. Заметил мои слезы, присел и осторожно спросил, почему я плачу. И закурил. Я не стала ему рассказывать, почему, это ж я должна была в таком случае всю историю польско-немецких отношений рассказывать, а тогда люди не очень-то хотели на эту тему рассуждать, наоборот – хотели все забыть, и поскорее. Потом, в следующий раз, я снова его встретила. А ведь я на эту скамейку приходила всего-то раз в неделю. И несмотря на это – встретила. Значит, он-то там ежедневно бывал. А если мужчина, встретив случайно женщину, потом на это же самое место постоянно приходит, хотя она могла там быть первый и единственный раз – это говорит о том, что мужчина этот настоящий. Ты это признаешь, сыночек? Ты-то в мужчинах понимаешь. Правда, в газетах пишут, Ты знаток женщин, но это все журналистские бредни. Ты в женщинах-то не особо разбираешься. В мужчинах разбираешься, а подаешь это так, что женщинам кажется, будто Ты в них понимаешь. Ловко Ты, сыночек, устроился, ой ловко!
Леон Вишневский приходил к той скамейке каждый день. И вот встретил меня там во второй раз. Я снова плакала, а он подал мне шелковый платок и им слезы мои с лица утирал. А через три или четыре месяца пригласил меня на танцы в «Полонию» и танцевал со мной вальс, и полонез, – лучше даже, чем тот эсэсовец, который в Гдыни меня от смерти через утопление спас тем, что на пристань не пришел. И прижимался Леон к моей груди и целовал мои тогда еще от природы рыжие волосы.
О Штутхофе своем он мне потом рассказал, через год. Я как-то его хотела его поцеловать, а он в этот момент папиросу прикуривал, и от спички стало светло. Тогда я номер вытатуированный и увидела. А потом мы соединились. И родился Твой старший брат Казичек. А через два года и Ты, сыночек, на свет появился.
И Казичек, и Ты – вы оба выблядками были, сыночек.
Прости мне эту грубость. Вас поэтому и крестить не хотели – как незаконнорожденных – дескать, от греха родились и первородный грех с вас смывать крещением никак нельзя и невозможно. Я замужняя женщина – я ожидала развода, но официально замужем была, Леон – разведенный грешник. И только в ноябре 1954-го я получила свидетельство о разводе со вторым мужем. Почти десять лет понадобилось, чтобы этого добиться! Уже и Польский Красный крест был задействован, и польское посольство в Англии, и польский МИД, и английский МИД. И в конце концов я снова стала незамужней женщиной – так обо мне говорила своим подругам Твоя бабушка Цецилия. Ну не могла она из себя выдавить слово «разведенка», оно у нее поперек горла вставало. А уж тот факт, что это был мой второй развод, хранился в строжайшем секрете, как скелет в шкафу, высушенный временем. Потому это уж совсем ни в какие ворота не лезло – это ж только шлюха беспутная на такое способна,
