контуры: вот дом, вот дерево, вот человек… вот какое-то фантастическое, несусветное животное… Контуры множились, сливались, перетекали один в другой – и через пять минут вы отворачивались, чувствуя, как кружится голова. Думаю, что, если пересилить себя и смотреть на картину подольше, можно увидеть в ней что угодно. Только это пока никому не удалось.
Оригинал полотна хранился там же, в Северо-Каменске. Жаль, что электронная копия не несла в себе отпечатка мастера. А то бы и ехать никуда не пришлось… Антон много раз пытался выяснить, как именно я определяю, кому принадлежит то или иное произведение искусства, но мне и самой трудно это объяснить. Нет никакого голоса, шепчущего в голове, никакого цвета, никакого звука. Есть просто ощущение, невыразимое словами. Чувство соответствия или несоответствия. Пожалуй, ближе всего к нему могла бы быть интуиция, но ведь интуиция порой лжет. А мое шестое чувство не солгало ни разу.
Бывало, что мы с Антоном рисковали, но риска я не любила. Нет, не так, – я не любила пустого риска. Мне нравилось время от времени щекотать нервы, ездить в разные города, общаться с людьми и при этом хорошо и без напряжения зарабатывать.
А главное – никакой ответственности. Одно название – эксперт… Через два года после университета. Но ни заключений писать, ни подписей на них обычно мне ставить не приходилось. Мы с партнером занимались тем, что можно назвать подпольной экспертизой. Я оценивала те вещи, о которых по правилам следовало бы сразу сообщать в полицию, а Антон находил нам заказчиков. Иногда он и сам подряжался на какое-нибудь непыльное дело, вроде нынешнего. Я должна была оценить полотно и ситуацию на месте, пообщаться с продавцом – а потом на сцену выходил мой партнер с профессионально сделанной копией. И все. Кому придет в голову проверять на подлинность полотно очень, очень малоизвестного и непрофессионального живописца? Если кому и придет, то весьма нескоро.
Я снова уставилась на репродукцию и потерла лоб. То ли «Хаос» так на меня подействовал, то ли недосып – голова кружилась. Всегда завидовала людям, которые хорошо спят… А уж те, кто умеет заснуть в душном, переполненном вагоне, – вообще счастливцы. Я сплю чутко, поэтому ночь в поезде, да еще в июньскую жару, стала для меня чем-то вроде пытки бессонницей.
Я в раздражении отвернулась к окну. Мимо бежала темная буреломная тайга, временами сменяясь болотами или гранитными растрескавшимися скалами. Рисовал бы Бесчастный тайгу – и проблем бы не было у него ни с заказчиками, ни с выставками. Давно бы половину наследия распродали антикварам…
В конце концов я сдалась, закрыла файл и отключила нетбук. Убрала его в дорожную сумку и достала оттуда прихваченную вчера из дома бутылку минералки. Головокружение понемногу отпускало.
Ненавижу поезда. Больше ненавижу только автобусы с их удушающим запахом выхлопных газов и перегретого кузова. Хорошо, что надо мной, на верхнем боковом месте, никто
