отрезал Каневич.
– В авторитете он, – коротко пояснил Пельцер.
– За какие заслуги? – хмыкнул латыш. – Прибыл в Эбензее с монаршеского трона?
– Заткнись… – глухо проговорил Каневич. – Не твоего ума дело.
– Ты полегче! – насмешливо возразил Круминьш. – А то, когда я рассержусь, меня трудно остановить.
«Король» смерил латыша презрительным взглядом и ничего не ответил.
В коридоре послышались шаги. Потом тихий стук в дверь.
– Кто? – удивленно спросил Рубинштейн. Обычно в ревире врачи дверь открывали без предупреждения.
– Лёва, ты здесь? – раздался вкрадчивый голос.
– Да. Заходи, Клейман, – ответил Каневич и встал с кровати.
Дверь отворилась, в палату скользнула маленькая фигура в полосатой робе. Большая голова смешно диссонировала с узкими плечами, длинным туловищем и короткими ножками. В руках мужчина держал сверток.
– Хорошо получилось. Уговорил этого чеха-врача, чтобы пустил к тебе, Лёва… – торопливо затараторил гость, разворачивая пакет. – Вот, выменял на черном рынке у одной «айнвазерки». Колечко ей понравилось с камушком.
«Айнвазерками» заключенные называли немок, в большинстве проституток, что кроме обслуживания мужского состава СС, еще наблюдали за работами.
– Ну, чем порадуешь на этот раз, Соломон? – Каневич довольно усмехнулся. – Показывай!
Пельцер, Круминьш и Рубинштейн одновременно сглотнули слюну, когда увидели на тумбочке «Короля» половину буханки белого хлеба, увесистый шматок настоящего сала и два брикета хорошего табака.
Лев прищурился, разглядывая богатство.
– Что хочешь, Соломоша? – он повернулся к Клейману.
Тот молитвенно сложил руки на груди.
– Ради бога, похлопочи за меня перед врачом! На пару недель сюда бы мне, в ревир. Отлежаться… Силы на исходе, не могу я камни таскать, охранники уже косятся, того и гляди пристрелят как собаку!
– Хорошо, поговорю, – Каневич отломил от брикета табак, накрошил в бумагу и, послюнявив ее край, свернул самокрутку. – Но не обещаю, что получится. Зажги!
Соломон торопливо чиркнул спичкой, «Король» глубоко затянулся, выпустил дым, откинулся назад на подушку и умиротворенно закрыл глаза. Он чувствовал, как четыре пары глаз жадно следят за его движениями, смотрят на шикарную еду, ожидая, когда обладатель этого богатства поделится с ними. Но Лев не спешил этого делать.
– Как там в бараке? Что про нас говорят? – поинтересовался Каневич после пятой затяжки.
– Да ничего особенного. Пару шавок вякнули, что вы сачкуете, отлыниваете от работы в ревире, и всё.
– Кто именно? – Лев открыл глаза, внимательно посмотрел на Клеймана.
– Да этот… как его? Негуляйполе. И мой земляк Лёня Перельман.
– Вот
