Г-жа Даланзьер уже давно на него зарилась. Она мало-помалу приучила Антуана заниматься домашними делами и потихоньку от старого Анаксидомена иногда приходила проверять, все ли в порядке в Аспревале. Маршал обрадовался при мысли хорошо поспать, так как любил тонкое белье.
– А, сударь, – сказал он фамильярно Антуану, – отец ваш не так изменился, как вам угодно было утверждать, узнаю его по этому белью. Никто больше, чем он, не любил хороших постелей. Ах, каким молодцом был он в постели! Я говорю это не для того, чтобы вас оскорбить, но вы уже в таком возрасте, что можете знать, что у вашего батюшки в свое время было много похождений. Этой склонности вы обязаны рождением двух ваших братьев, с чем я вас не особенно поздравляю, хотя их мать была красивейшей женщиной на свете!
Антуан вспомнил, что два или три раза видел вторую жену г-на де Поканси; он поклонился в знак согласия.
– Черт возьми! – продолжал маршал, ударяя кулаком по подушке, причем рука его далеко вдавливалась в перья, – если бы я был с нею здесь, я бы непременно подарил вам третьего братца!
Г-н де Берлестанж смерил маршала укоризненным взглядом. Его вытянутое желтое лицо никогда не смеялось, оранжевые морщины бороздили шафранную наружность. Большой парик с локонами ниспадал ему на узкие плечи. Зеленоватый камзол подчеркивал худобу тела.
– Э, Берлестанж, об этом разговоре, по крайней мере, ты не будешь доносить жене, что входит в твои обязанности? К тому же, в замке нет женщин, и той, о которой я говорю, здесь нет, так как я узнал, сударь, – прибавил он, обращаясь к Антуану, – из письма, которое вы послали моей сестре, каким образом Курландон отсюда убежала.
Антуан воспользовался случаем справиться о барышне де Маниссар. Он сделал это, краснея. В течение многих лет он продолжал писать ей, не получая никакого ответа. Тем не менее, он не переставал думать о ней с нежностью и с некоторой укоризной. Часто по вечерам, в своей одинокой комнате, он жалел о соседстве барышни де Маниссар, полоске света и звуке блох под ногтем, заменяемом иногда для него треском особенно какой-нибудь старой мебели. В начале своего пребывания в Аспревале он особенно чувствовал себя уединенным и печальным. Тогда, засыпая, он клал себе руку под щеку, чтобы вспомнить другую опору, более нежную и мягкую. Потом все это прекратилось. Прекрасный бюст г-жи Даланзьер заменил для Антуана воспоминание о теплой и далекой теперь груди барышни де Маниссар.
– Сестра все та же, – ответил маршал. – Все так же возится с картами, глобусами и травами. Ведь это она доставила маршальше г-на де Берлестанжа для ее сына, когда ему минуло семь лет; он превосходно воспитал его, и я удивляюсь, почему он не последовал за своим учеником на суда, где тот теперь служит. Так нет! Г-н де Берлестанж предпочел увязаться за мною. Он предпочел Марса Нептуну! Это мой Аргус.
Берлестанж изобразил улыбку, от которой переместились его морщины.
– Однако я очень боюсь, Берлестанж, –
