годами и не вспоминать. Но стоит в доме завестись бутылке – приходит в неописуемое волнение, как кошка от валерьянки. «Сумасшедшие и пьющие – самые хитрые люди».
Ходит вокруг да около, строит из себя писю-сиротку, ах, за кого ты меня принимаешь? И вдруг срывается, пьёт прямо из горлышка, вытрясает в рот до последней капли. Не важно, 0, 5 или 0, 7, пиво, водка или вино, одна или три бутылки.
После три дня в лёжку лежит, помирает, но ничего с собой поделать не может. Потом – снова воздержание на месяцы, годы. Такой вид алкоголизма.
***
Танины опасения оправдались. Когда мы вернулись, бутыль была наполовину опорожнена. Дедок грустно поглядывал на тающий винный запас, время от времени пытался втихую водворить бутыль в сумку – но Оля отводила его руку, внушительно мотала пальцем перед его носом:
– Дед, ты не обижайся. Я тебе добра желаю. У меня, если хочешь знать, об тебе сердце кровью обливается. Вот вы, мужики, вообще, каким местом думаете? Чтобы до такой степени отшибло мозги на восьмом десятке… Не стыдно? До седых волос дожил.
– Оля-Оля-Оля! – предостерегающе возвысила голос Татьяна. И тихо: – Её сейчас бульдозером не остановишь.
Ольга буравила тяжёлым взором притихшего деда:
– Ты понимаешь, старик, что пора о душе думать, а не о… Сейчас ты дееспособный, а если – оп-па! – выйдешь в тираж? А?! Заболеешь? Будет твоя молодая за тобой горшки выносить, без году неделя?
На деда было жалко глядеть. Он ёрзал, беспомощно, трясущимися руками возился в сумке, делал вид, что ищет что-то. Волосатые ушки просвечивали-полыхали на солнце.
– Уволит и выставит без выходного пособия, – вынесла безжалостный вердикт Ольга. – Побежишь к детям – а от твоей квартиры рожки да ножки. Кому ты нужен, старый хрыч без крыши над головой? Ты за сберкнижку – а Галиночка Петровна её уже вытрясла. На ремонтик, на квартирку- дачку, то-сё. Здравствуй, дом престарелых? Бли-ин, я поражаюсь безмозглости мужиков! Полное разжижение головного мозга, перетёкшего в штаны.
Общими усилиями мы вырвали бутылку с бултыхающейся на дне наливкой из Олиных объятий, вывели в коридор «освежиться».
– Зачем вы так, Оля? Ведь он был так счастлив. Много ли счастливых дней у него осталось? Да просто – дней? Ну и пусть дом престарелых. Будет хоть что там вспомнить. А может, Галина Петровна ему такое густое счастье подарит, что, если разбавить, на десять лет хватит? А может, она вполне порядочная женщина, откуда вы знаете? И ухаживать будет, и горшки выносить…
***
После завтрака мы с Татьяной, отяжелевшие, вскарабкались на свои полки. Она, чистая душа, тотчас уснула, от жары разалелась как заря, соблазнительно разметалась в простынях. Внизу остались дед и Ольга – она обмякла, привалилась к пластиковой стенке. Старик, отведя занавеску, с преувеличенно заинтересованным видом разглядывал проносящуюся за окошком зелёную массу придорожных кустов.
– Дед,
