через миссию Международного комитета Красного креста.
Поначалу имелась в виду Швейцария. Но Женева не дала добро, видимо, всех, кого могла или хотела принять, уже вместила в свои невеликие границы. Речь зашла о Североамериканских соединенных штатах, по слухам, охотно принимавших всех, кто захочет сменить разоренную войной родину на тихую, изолированную от всего мира гавань благополучия. Учитель Крстич, рассказывая об Америке, неоднократно поминал президента Вильсона, старавшегося положить конец страданиям простого народа – а хотя бы и бегством, как поначалу назвали свой грядущий переезд ученики.
Военком согласился. Американец прибыл на три дня позже, теперь ему надлежит быстрее освободить место для прибывающих мониторов и канонерок. Пусть проваливает в Нантакет, раз уж ни у Североамериканских штатов, ни у «Красного креста» не нашлось посудины поприличней. Солдаты смеялись собственным шуткам и приказывали шевелиться – барк получил разрешение пробыть в порте всего восемь часов.
Подростки спешно одевались и скучивались у входа. Их должно быть не менее семидесяти, но оккупационные власти предпочли отправить только старший класс, самых беспокойных. Приют расформировали, оставив во главе группы Крстича; младшие классы перевезли в Цетине.
Господин учитель задержался проверить, не забыли ли чего, но что можно забыть, если всех пожитков – заплечный мешок? Он оглядел склад и едва не наткнулся на Ивицу; подросток растерянно глядел на господина учителя, сжимая в руках котомку. Крстич смешался, Ивица с самого появления прилепился к наставнику, видя в нем куда больше, нежели просто воспитателя. Он-то в приюте не с малых лет, как большинство сверстников, а всего ничего. Ни к чему не привык, да и друзей не завел. Отца и старшего брата убили еще во время войны за независимость, мать умерла; его, девятилетнего, взяла на попечение двоюродная тетка, но после первых поражений королевской армии предпочла уехать, оставив Ивицу одного.
Так он и попал в подгорицкий приют, где, наряду с преподаванием, проводились и общественно-полезные работы, ведь до четырнадцатилетия ребенок принадлежал государству, а затем его вбрасывали в мир. В том приюте полагались на столярное дело, памятуя о самом знаменитом плотнике. Ивица в занятии не преуспел, зато стараниями господина Крстича влюбился в чтение, свободное время проводя в скудной библиотеке: этим став объектом насмешек среди товарищей. Вот и сейчас, когда все прочие поспешили к пирсу, он остался дожидаться учителя, в минуты тревоги боясь отойти от него дальше, чем на шаг.
Крстич молча закрыл двери склада, легонько подтолкнул Ивицу следом за другими и сам пошел к потрепанному барку. Нетерпеливый заводила Горан приплясывал возле сходен. Вечно сам по себе, пришедший в приют в восемь, – сбежал от родителей, – Горан не признавал авторитетов. Он и старшую
