крепко, паренек съежился от боли, но виду старался не подавать.
Хоуп приказал созвать новобранцев, при этом Ивицу так и не отпустил, вгляделся в девятерых, вставших нестройным рядом перед ним, пробормотал негромко: «Мал у меня экипаж», – а затем разрешил сойти.
Единогласное «ура!» сотрясло судно – мальчишеские ноги в неудобных, не в размер, башмаках сотрясли сходни. Мчались по одному, по два, едва не падая на бетон пирса, норовя поскорее добраться до твердой земли, ощутить, почувствовать ее, прикоснуться. Ивица рванулся также, но захват не ослабевал. Хоуп очнулся.
– Иди, что ж ты, – и несильно толкнул в спину. Он побежал, споткнулся и замер у самых сходен. Там, на берегу, происходило что-то немыслимое. Сошедшие с корабля, начали стремительно прибавлять годы, проведенные в странствии, в считанные минуты возвращая позабытые дорогой десятки лет. Или не успевая потратить. Как Горан, что едва успел осмотреться по сторонам, как немедля истаял горсткой пепла, развеянного по ветру. Ивица будто услышал голос, прошелестевший в голове: взят вместе с Крстичами у Скадарского озера, погиб при попытке бежать. Еще один скончался в фильтрационном лагере от холеры. Другой, чуть позже, забит чернорубашечниками…
Невозможно оторвать взгляда, невозможно и смотреть. Ивица оглох и ослеп, не видел и не слышал. И нового захвата за плечо не почувствовал.
– Назад! – заорал Хоуп, что было сил. – Все на борт!
Подростки не успевали стареть. Двадцать лет, двадцать пять. Кто-то поехал освобождать Корфу, кто-то отправился на помощь республике в Испанию. Господин учитель воспитал достойных людей, свято верящих в идеалы братства и справедливости. Теперь за убеждения учителя им всем приходилось расплачиваться.
Борис и Иштван бросились к барку последними, кто еще оставался на пустынном пирсе. Иштван переселился в Венгрию, пытаясь хоть там найти родные корни. Его, убежденного коммуниста, сдали властям, обвинив в мятеже; по приказу регента Хорти Иштвана и еще двадцать сторонников расстреляли. Борис, единственный, кто обрел семью, переехал в Скопье, обзавелся собственным делом. После убийства усташами и болгарскими нацистами короля Александра Первого попал в сербский список как предатель своего народа; тяжело ранен во время погромов, а через три дня…
– Быстрее же, быстрее!
Борис споткнулся на последней ступеньке, грохнулся на пол барка, пятная его кровью. Ивица бросился к приятелю, нагнулся, пытаясь проверить пульс, щупая, но находя лишь тишину.
– Корабль Красного креста не дошел до Бара, – произнес Хоуп. – не то наткнулся на скалы, не то австрийцы потопили. Меня по дороге приняли за него, сообщили, я должен принять сирот и отвезти в Нантакет. Мне говорили о семидесяти, видимо, отпустили не всех. А раз так… мне нужен был экипаж. Первый раз останавливался во время войны, представить не мог, что она настолько затянется и затянет вас всех в жернова.
Борис
