вокруг была уже съедена пленными. Раз в сутки привозили бурду из сваленных и переваренных очисток, которую некоторым пленным не во что было даже налить. Они подставляли пилотки под жидкое варево и торопясь глотали вонючую жижу.
В первые два-три дня в этих отстойниках выявляли комиссаров, евреев и прочих неугодных немцам. Для этого пленных заставляли построиться. Затем перед шеренгой осунувшихся от голода людей медленно проходил немецкий офицер с переводчиком и заместителем. Вглядывался в лица. Иногда останавливался. Тыкал пальцем в подозрительного, поигрывая стеком и слегка повернувшись, что-то говорил переводчику. Тот быстро спрашивал:
– Комиссар?.. Официр?.. Жид?..
Люди всегда отнекивались. Некоторые начинали показывать сохраненные солдатские книжки. Переводчик внимательно проглядывал и пересказывал офицеру прочитанное. Офицеров и комиссаров выдавала форма, даже если кубари были сорваны. Их выводили за проволоку и расстреливали на глазах у пленных.
Затем пленных гнали дальше по дорогам. Снова загоняли в отстойник. Следовал отбор. Теперь забирали наиболее сильных и здоровых. Увозили куда-то на запад в вагонах для скота…
В одном из таких вагонов сидел прислонившись к дощатой стенке Василий Макагонов. На широких плечах грязная шинель натянулась. Пилотка была натянута на уши. Солдат уткнулся в ворот шинели и дышал под одежду, чтоб согреться и прижимая к полу ногой в обмотке каску. Рядом в такой же шинели спал Петр Чернопятов и точно так же прижимал каску.
Эти двое познакомились в вагоне. Быстро нашли общий язык и решили не расставаться. Уже третий день ехали они в этом вагоне. Сколько успели переговорить, склонившись друг к другу. Как оказалось, они оба сидели в одном отстойнике и оба обзавелись шинелями и касками-котелками именно там, забрав их у умерших. Рана на руке у Петра оказалась пустяковой и зажила, хоть и не сразу. Оба похудели и осунулись. Глаза ввалились. Длинная щетина покрывала щеки и подбородки. Днем они по очереди приникали глазами к щели между досок и с жадностью смотрели на пролетавшие мимо чужие деревни и города.
На дворе стояла ночь. Шел конец сентября. Эшелон с пленными стоял на этой станции уже давно. Слышались шаги часовых по гальке, тяжелое дыхание собак. Изредка немцы переговаривались. Тянуло дымком папирос. Почти все в вагоне спали. Сидели и спали. В вагон для скота их набили целую сотню. Лечь оказалось не возможно. Сидели вплотную друг к другу, чтоб было теплее. Кто-то стонал, кто-то кого-то звал…
Пленных выгрузили из эшелона в Польше в начале октября. Длинная растянутая колонна прошла по улочкам маленького городишки. Дальше путь шел мимо опустевших полей. В лагерь прибыли уже под вечер. Несколько раз позади колонны раздавались короткие очереди. Петр и Василий понимали, что немцы убили кого-то из тех, кто идти уже не смог.
Прошла осень, за ней зима. В лагере кормили немного получше, чем в отстойниках и в поезде. За зиму умерло много военнопленных, но это было незаметно, так как почти каждый месяц привозили новых. Печь крематория, где сжигали умерших, постоянно дымилась, выпуская в небо черный
