кресел, напротив дивана телевизор, прикрепленный к стене. Он проходит к креслу, в котором сидит женщина и, присаживаясь на маленький столик перед диваном, ласкового смотрит на нее, однако та даже не обернулась, когда он вошел, даже не поглядела на него, когда он сел напротив. Ее взгляд, устремленный в одну точку так и остался неподвижен, руки, сложенные одна на другую на коленях, не шелохнулись.
– Здравствуй, мама, – мягко улыбнувшись, произнес Шинья, накрыв своей ладонью ее руки и даже это не вызвало никакой реакции, но он привык к ее частому отсутствию восприятия окружающего мира при посещении, а потому не был удивлен или особо расстроен, когда и в этот раз никакой реакции не последовало. Естественно, все равно было больно и страшно видеть некогда веселую, добрую и всегда приветливую женщину, погруженную в своего рода транс и практически потерявшую свое «я», забывшую почти всех и все, что связывает ее с внешним миром.
Он является ее сыном, но сейчас он для нее все равно, что чужой человек, она даже не узнает его, как и не узнает лица своего мужа, также наведывающегося к ней. Лишь изредка в ее помутненном рассудке, наступает слабый проблеск и тогда, она будто-то бы оживает, становясь той, которой была раньше и какой ее помнили близкие, но лишь отчасти. Лишь ее глаза и слабый, сиплый голос позволяют ненадолго окунуться в мир давно минувших дней, когда в их жизни еще не было места горю, а были лишь мелкие неурядицы и ложные опасения.
Подобных проблесков сознания все меньше, и за последний год, их можно перечесть по пальцам. Врачи говорят, что скоро они и вовсе могут прекратиться и тогда пути назад уже не будет, болезнь перейдет в стадию неизлечимости. А потому, пока еще есть надежда, необходимо быть с ней и разговаривать, делиться новостями, не давать ей забыть о реальной жизни за стенами клиники и тогда, возможно, что-то из сказанного послужит триггером, который вернет ее сознание и пробудит в ее почти померкших серых глазах, увядающую жизнь.
Взяв ее руку в свою, Шинья начинает легкую злободневную беседу, рассказывая немного о своей жизни, о своих отношениях с Гленом, о ребятах, живущих по соседству. Неимоверных усилий стоит поддерживать непринужденность, естественность, мягкость и легкость разговора, но делать нечего, никаких негативных и тяжелых эмоций, иначе в памяти всплывут совершенно ненужные ассоциации, а потому только позитив и ничего кроме позитива.
Шинья говорит и его одинокий монолог звучит так жалко, в этой гнетущей разум светлой комнате, где он находится совершенно один, где единственным кто слышит его является он сам. Полное сумасшествие и безумие, но, впрочем, в этом месте полно таких людей, ведущих многочасовые рассуждения, слушателями коих являются они сами.
В какой-то момент Хиираги не выдерживает этой давки окружающего пространства, ощущая всем телом ее неимоверный гнёт. Сердце заполняется безудержной тоской и, слегка сжимая в ладонях хрупкие, худые руки матери, он зажмуривается, опуская голову вниз.
– Мам,
