отчаянным согласным взглядом, после слома внутреннего сопротивления тяжело дыша.
– У нас строгий карантин, людей к себе просто так мы не пускаем, – приковала она к нему серьезный взгляд, в пальцах руки согнутой в локте сжав ручку-роллер непонятно зачем взятую со стола. – К счастью вы не человек. В физиологическом, биологическом плане вы полностью подобны нам, ваше тело также избавлено от всего животного и мерзкого. Но вот во внутреннем устройстве у артэонов есть серьезное отличие. Опираясь на частицу Духа сокрытую внутри, мы имеем полную власть над своими эмоциями. Внутри нас разум от безумного тела полностью отделен и стоит над ним. В случае необходимости я могу полностью отключить эмоции и смотреть на мир одним лишь разумом, избежав миллионов ошибок, избавив себя от тысяч глупостей. Также в моих силах разумно направлять развитие эмоциональной составляющей: блокировать все негативное, развивая все лучшее. Вы же в этом плане полностью подобны человеку. Эмоции протекают внутри вас с естественной неконтролируемостью и в силу ситуации могут взять над вами полный контроль, полностью затмив разум, что делает вас хаотичным непредсказуемым, то есть опасным для нас. Ведь для нас, во внутреннем мире – за стенами нашего города – гнев и тем более насилие, даже злые мысли неприемлемы ни в каком виде. Понимаете теперь для чего вся эта беседа? Нам нужно убедиться в вашей адекватности и нормальности, – пояснила она ровным деловым тоном, не проронив ни одной эмоции.
– Теперь понимаю, – сглотнул он, стыдливо сжавший в руках стакан на дне которого плескался лимонад, который выпил одним большим глотком.
– Продолжим беседу, хорошо? – смотрела она на него с надеждой. Он, сжимая в руках пустой стакан, понимающе кивнул, не поднимая мрачный взгляд.
– Переходим к главному: почему именно вы сбежали из дома? Какая безысходность, которой не может не быть, заставила вас пойти на этот шаг, отправиться в это опасное странствие, чудом не стоившее жизни?
– Вы правы, – удрученно нарушил он секунды тишины, – Вечномерзлый лес это крохотный островок среди гор, жить там все равно, что быть пленником… К тому же большую часть жизни мы существуем в границах своей единственной деревни, в глубине этих замороженных чащоб… – он смолк едва сдержав: «и лучше бы мне было там и оставаться». – Понятно, причина во мне, это со мной что-то не так. Все остальные мои соплеменники просто жили и живут, занимаясь повседневными хлопотами, для них все нормально… Если говорить как есть то… Мой отец… Стоп, надо начать раньше. Меня, как и полагается, женили в пятнадцать лет, особо ни о чем не спрашивая. Как и всякие молодые мы с ней съехали в крайнюю хату, которую с мужиками заранее облагородили. До появления детей, до становления семьи мы должны были жить в этой ледяной коморке, прежде чем переехать в ее родовой дом, как было условлено. И вот мы поселились в этой халупе и… мне следовало сделать с ней детей, понимаете? Но я так ни разу ее и ни коснулся, – погрузившийся в мучающие темы,
