style="font-size:15px;"> – Миряне – это дети, сын мой. А святые – те не приходят исповедоваться к нам. Мы же, ты, я и подобные нам схимники, искатели и отшельники – мы не дети, и не невинны, и нас никакими взбучками не исправишь. Настоящие грешники – это мы, мы, знающие и думающие, мы, вкусившие от древа познания, и нам не пристало обращаться друг с другом, как с детьми, которых посекут-посекут да и отпустят побегать. Мы ведь после исповеди и покаяния не можем убежать назад в детский мир, где справляют праздники, обделывают дела, а при случае и убивают друг друга. Грех для нас – не короткий, дурной сон, от которого можно отделаться исповедью и жертвой; мы пребываем в нем, мы никогда не бываем невинны, мы постоянно пребываем в грехе и огне нашей совести, и знаем, что нам никогда не искупить нашей великой вины, разве что после нашей кончины бог помилует нас и простит…
Умри, лучше не ответишь.
Внутри «массовки», превращающей Абсолют в бородатого председателя вселенского собеса, сурово зрящего за нами-шалунами – там, под шелухой и коркой, кроется зерно Постижения, одинаковое для всех, ибо целью ставит наведение моста через пропасть между Богом и Человеком. Зря, что ли, один великий каббалист сказал: «Во взаимоотношениях Б-га и человека первое слово за человеком…» И тогда, при возникновении этого моста, экстатические строки вдохновенного Джаладдина Руми, притчи-парадоксы ироничного Чжуан-цзы, послания неутомимого св. Павла, граничащие с ересью афоризмы мудрого рабби Шимона бар-Йохай или удар палкой скандального китайца Линьцзы – все они выглядят похожими друг на друга, как родные братья, потому что растут из одного корня.
Давайте сравним: «Предложение, смысл которого невозможно постигнуть, сказано до того, как его начали произносить…» Уммона и тютчевское «Мысль изреченная есть ложь…» Важен ли тогда цвет кожи и разрез глаз?
За сим позвольте сыграть на железной флейте.
Не в обиду будь сказано: читатель в большинстве разучился смеяться. Не гоготать над падением в торт, а смеяться. Не ржать над пинком в зад, а улыбаться. Ирония, сарказм, юмор, сатира, пародия, насмешка, розыгрыш – все богатство свели к одному омерзительному словечку: «стёб». Нам внушили, что «все умерли» – единственно верный финал для единственно верной Большой Литературы. Удивительно смешные книги Успенского, Штерна или Лукина издаются удивительно смешными тиражами… Зато апокалиптический кошмар, где в конце все герои лежат на погосте, а матушка-Земля катится в тартарары, подминая оставшихся бедолаг, будет по определению принят на ура.
И назван откровением.
Другое дело, что шут – фигура сложная. И дурацкий колпак в кипении карнавала – под ним может скрываться Рабле, Бахтин или Станислав Ежи Лец. Знаете ведь: есть вещи настолько серьезные, что над ними можно только шутить.
И пусть в одних книгах герой расшибает лоб о предопределенность – это пространство трагедии, это рок трагедии, и именно расшибленным лбом герой может заставить предопределенность
