чём он, господин прапорщик! – вступился Санёк. – Я виноват.
– И я, – рядом со мной встал Вячка, – я тоже. Мы… мы… эх! – потупился.
Сохатский всматривается в нас поочерёдно.
– Очень странно… – он склоняется над телом Шерапенкова: – Лучший солдат у меня был.
Мы несли Алексея до ближайшей деревни. Там и похоронили. Собрали в батальоне денег, сколько у кого нашлось, отдали священнику, чтобы отслужил не один раз.
Название деревни – Мышки. От Оренбурга в ста пяти верстах.
Рыбарь
1
Хлебных снопов уже нет, а летний их запах остался. В рубленом овине темно. Сизорин выбрался в предовинье, приоткрыл дверь. По большому крестьянскому двору проходят люди: к избе, к конюшне, к сараям. В свете луны взблескивает металл винтовок. Голоса незнакомы.
– А живо драпанули! – сказал один.
Другой:
– В Безенчуке настигнем! Пешкодралом, да не спамши, не оторвутся.
Сизорин понял: батальон Народной Армии КОМУЧа, где он числился рядовым, спешно покинул деревню. Впопыхах его забыли. Изнурённый походом, несколькими сутками без сна, он непробудно заснул в овине. И вот в деревне красные…
«Господи, вызволи…»
Двор опустел, красные набились в избу. Можно бы выскользнуть, но возле конюшни топчется часовой: нет-нет мелькнёт огонёк самокрутки. Сизорин молит о спасении Христа, Богородицу, всех Святых. Повернул внутрь овина: не удастся ли вылезти через крышу? Вдруг с земляного наката над колосником:
– Тссс, земляк! Я – свой!
Всё как отнялось, винтовку не удержал: приклад больно ударил по ступне.
– Не двигайсь! – приказав, кто-то бесшумно соскочил вниз, вырвал винтовку: – Отстал?
– А ты кто? – прошептал Сизорин.
Незнакомец сказал, что пробирается из мест, занятых большевиками, чтобы вступить в Народную Армию. Чуть-чуть её солдат не застал в деревне. Вошёл – а тут в неё красные въезжают. Укрылся в овине.
– Они путников вроде меня, призывных лет – мигом в распыл! – сообщил человек. – Тем более на мне – хромовые сапоги.
Крепко сжимает руку парня выше локтя:
– А ты дрыхнуть охоч! Я на тебя наткнулся, подле посидел, на накат залез – знай свистишь в обе дырки.
– Крыша соломенная. Разобрать, чай, можно? – бормочет Сизорин.
А толку? Попадут на соседний двор, а там тоже часовой. Лучше уж напрямки мимо избы. Но сперва михрютку украсть!
Сизорину впечаталось в ум неизвестное выражение – «михрютку украсть», – отнесённое, как он догадался, к часовому.
– При мне наган, а нужен твой винт! – человек поглаживает винтовку.
– И… чего?..
– Сними шапку, крестись! Будем надеяться.
Незнакомец отступил в темноту, и там вдруг страшно завыла собака. Сизорин оторопев присел на корточки. Невероятно тоскливый, душераздирающий вой, точно кто-то трогает сердце когтистой ледяной
