в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)
«Итальянский концерт» Баха вызвал у отца такие рывки зевоты, что он складывал пополам своё сидящее тело, чтобы в смачном зевке не открыть свой огромный рот.
Концерт этот был нашей семье не нужен.
Отец в музыке ничего не смыслил, мама вообще не знала, что она, музыка, есть на белом свете, сестра Люся кроме Киркорова ничего больше не признавала, а у меня от всего, что связано с папиной инициативой, болели зубы, причём все двенадцать, оставшиеся после посещения папиного друга стоматолога.
Но отец был в нашей семье был непререкаемым авторитетом, и если он говорил, что надо идти на концерт, то все мы шли на концерт. Если он сказал, что пригласительные билеты на этот концерт, полученные им в виде приза за покупку десяти килограммов квашеной капусты из Голландии, не должны пропасть, значит пропасть они не должны.
И вот мы всей семьей сидим и не слушаем концерт, каждый по-своему.
Мама, сидя слева от папы, вяжет зимнее пальто для нашей собаки Шарлотки.
Люся – моя младшая сестра – спит у меня на плече.
Я пытаюсь, не слушая музыку, мечтать о моем завтрашнем свидании с Розой.
Отец, мучаясь зевотой, борется со своим ртом.
Шарлотка, подвывая альту, ходит по-маленькому то под одну ножку кресла, то под другую.
Наконец Шарлотка писать перестала, и концерт закончился.
Мама довязала пальто.
Люся проснулась.
У меня перестали ныть зубы.
А папа зевнул.
Широко, смачно.
Потом еще.
И еще.
И так раззевался, что мама засомневалась, сможет ли он управлять в таком состоянии нашим «Запорожцем».
На это отец жестами показал: «Все будет нормально». То есть в порядке.
Понятно, что говорить он не мог.
И мы, подчиняясь жестам папы, дружно уселись в наш заграничный автомобиль.
Я вам скажу, в машине ехать было нелегко. Она, подчиняясь зевкам папы, двигалась рывками и зигзагами.
К счастью, жили мы недалеко и доехали до дома без особых приключений, что, пожалуй, для этой ситуации было удивительно.
Когда все вылезли из «Запорожца», отцу, очевидно, уже надоело зевать. И от этого он стал злиться.
И злиться, естественно, на нас.
Шарлотка, как самое догадливое существо в нашей семье, поджала хвост, и, перестав лаять, спряталась за маму.
Мама тут же взялась за вязание.
Люся, как самая маленькая, значит, самая глупая, сказала папе:
– Папа, жалко, что сейчас зима. Если бы было лето, ты бы ртом мух наловил видимо-невидимо, – и от радости захлопала в ладоши.
Но папе это сообщение Люси не очень понравилось.
Я тоже хотел что-то сказать, но, посмотрев на папу, потом на Шарлотку, скулившую за спиной мамы, передумал и осторожно вошел в подъезд.
Электрического света в нашем подъезде не было уже лет десять. Но папа каждое утро брал из дома лампочки и вкручивал их на всех этажах. Хотя к вечеру их кто-то снова выкручивал.
Я думаю, это делала мама, иначе бы наш семейный бюджет не выдержал этой папиной инициативы.
Хотя он очень удивлялся, когда по утру дома открывал тумбочку, где брал лампочки, почему лампочки в ней никогда не кончаются.
Так вот, света в подъезде не было, потому что мама перед концертом лампочки успела вывернуть и положить обратно в тумбочку. А на улице было уже темно. И мы на ощупь в темноте потопали на наш четвертый этаж, спотыкаясь о бутылки, банки и храпящих по углам лестничных площадок местных пьяниц.
Наконец мы добрались до двери нашей квартиры.
Папа, зевая, нервно достал ключи и сунул один из них в дверной замок.
Поднатужился.
Крутанул, и бац – ключ обломился. Одна его половина осталась в замке.
Как оказалось, это был ключ от багажника нашего автомобиля.
Мы стояли у двери в полной темноте и тишине.
Тишину, правда, методично нарушало булькание папиных зевков.
Люся тут же вспомнила, что прошлый раз папа вставил ключ
