имп». Мама: «Мы проведем чудесный отпуск, милый». Еще: «Мы собирались порыбачить на вулканическом озере». Легкая роль: глупый беззаботный подросток, влюбленный в соседку Лери и собирающий коллекцию техники двадцатого века…
Сама катастрофа мне не приснилась. Я вообще редко видел этот сон. Чаще всего снился последний день на Острове. Настоящее одиночество. Настоящий страх. То, как следом за Ли Енгом потерянно плетусь к флаеру. Намного реже – залитый кровью песок обочины, длинный тормозной след и рука матери, торчащая из покореженного металла. И жуткое понимание, что там, дальше безжизненной кисти, под рваным металлом ничего нет…
Я проснулся и сел на кровати. Может быть, даже вскрикнул. На лбу висели липкие капли пота. Сквозь опущенные жалюзи пробивался яркий полуденный свет. Система включила приглушенную подсветку, но я пробормотал: «На хрен!» – и лампы погасли. В полумраке было легче вспоминать. Легче, но больнее.
В поддельном отчете экспертизы было написано: «Технический брак производителя». В настоящем отчете – то же самое. Прыщавый подросток все пытался понять, как в эти умные слова вместить страшное и одновременно простое: сбой связи между импом и рулевым управлением. Как пережить лицемерное вранье людей вокруг. Много ненужных слов, много пустых сожалений – лишь бы смягчить, заретушировать действительность: на скорости сто сорок километров в час папа не смог управлять автомобилем. А мама не успела сделать совсем ничего.
А я – выжил, не получив ни царапины. Потому что сработали рефлексы, потому что включился биологический форсаж организма, потому что именно таким я и был задуман. Здесь легенда и правда становились тошнотворно одинаковыми.
Счет, открытый на мое имя, и поддельные документы обеспечили место в платном социальном интернате. Нормальное, в общем-то, место. Небольшой захолустный городок дремал на теплом побережье Атлантики. Кроме нашего интерната, в рекреации было еще пять-шесть заведений социальной реабилитации, и мое появление фурора не вызвало. В Австралии, конечно, фокус бы не прошел, но в Америке меня никто не разыскивал, и уж тем более – не знал.
Деньги, которые у меня были, по легенде, выплатила автокомпания в качестве компенсации, вопросы мне задавать избегали, и я… просто жил. Не жаловался, не плакал. Но когда в шестнадцать все мои приятели с упоением занялись подбором персональных имплантатов, я предпочитал качать железо или торчать в Сети… без прямой связи, через терминал. И в какой-то момент перестал разделять спасительную ложь и правду.
Минимальные три процента – входной разъем и универсальный нейроинтерфейс – это было уже требование полицейской академии. Не такой уж и серьезный отказ от собственных принципов, как сказал Лойд, когда мы познакомились в общежитии после экзаменов. Кажется, он уже тогда надеялся пробить разрешение на миоволокна…
Второй раз я спал без снов. И даже продрых до самого вызова Августина Блейка.
Глава 3
