чем умер, остались Олюшка и Виктор. Честолюбие испарилось, и так ясна его пустозвонность, прочие инстинкты совсем замерли, и вот я лицом к лицу с „философией“ с очень ясным и широким сознанием» (12.02.1942).
Философию как науку Вавилов ставил невысоко или даже вовсе не признавал:
«Странная судьба философии. Гегель, Кант, Соловьев – столько труда, мысли, трудно читаемых и понимаемых книг, и ни за что это не зацепилось. В естествознании даже микроскопические мелочи становятся кирпичами, на которых растет техника, наука, все входит в жизнь. В философии в лучшем случае судьба хороших художественных произведений.
Ни для кого они не обязательны. Одна эстетика. Что же это – псевдонаука? Чистое логизирование вроде шахматной игры? Неужели нельзя построить философию общеобязательную: как естествознание и математика? По-видимому, нельзя, за 3000 лет этого сделать не смогли» (11.05.1943).
На том отрезке жизни, когда я всерьез пытался обогатиться философскими знаниями, у меня сложилось такое же впечатление. Еще на первом курсе хотел разобраться в философии Канта (как раз в те годы выходили тома «Философского наследия» с мировой классикой, не угрожающей марксизму-ленинизму). Тогда я пришел к выводу, что результат будет одним и тем же, если вместо полутысячи страниц Канта прочитать 30 страниц предисловия к нему или, еще лучше, 1-2 страницы учебника. Все многомыслие Канта легко в них укладывается. Что же касается эстетики и художественности философских классиков от Платона до наших дней, то впечатления от них того же порядка, что от «Слова о полку Игореве» или рождественских богослужений – лично для меня никакие, но допускаю, что кому-то нравится.
По поводу философской классики позволю себе отклониться еще дальше от главной темы и процитировать автора, никак с ней не связанного, – Веру Ивановну Засулич (1849-1919). Другого случая может и не оказаться, а пропустить такое высказывание жалко. Напомню себе и читателю, что в ранней молодости она стала революционеркой, была осуждена за контакты с Нечаевым и около четырех лет провела в заключении и ссылке. Несколькими годами позже покушалась на жизнь петербургского градоначальника за грубое нарушение прав человека (не своих). Суд присяжных под председательством великого юриста А. Ф. Кони ее оправдал, и этот случай некоторые авторы считают отправной точкой действий либеральной интеллигенции по разрушению российского государства. После этого Засулич эмигрировала в Швейцарию, где занималась литературным трудом и стала соратницей Плеханова в руководстве заграничной социал-демократией. На последние 16 лет ее жизни советскому энциклопедическому словарю хватило такого же количества печатных знаков (без пробелов): «С 1903 меньшевичка».
Так вот, занимаясь за границей самообразованием, она писала в 1889 году своему коллеге-террористу С. М. Степняку-Кравчинскому:
«Это клеветы одни, будто я легче Канта ничего не читаю. Я последнее время все больше новую историю (19-го века) читаю и так увлекаюсь 30-ми и 40-ми годами, что Павел [П. Б. Аксельрод] даже злится. А Гегеля (не Канта)
