style="font-size:15px;"> Потянувшись к пирогу, я кладу добавку.
– Я знаю.
– Где ты была вчера?
– Они разве не сказали? – слегка нервничая, спрашиваю я. Мама качает головой:
– Зак и…
– Рамона.
– …Рамона сказали, что ты должна быть здесь. Они хотели провести с тобой выходные, ведь ты хотела пробыть здесь до воскресенья. Почему ты солгала им, Хейли?
– Мам, давай не будем об этом, я им уже все объяснила, – чуть ли не умоляю я. Иногда мама становится нормальной женщиной и матерью.
– Почему, Хейли?
И настойчивой тоже.
– Мне надо было сходить в одно место, но я постеснялась сказать друзьям, куда именно, поэтому соврала, – признаюсь я, но признаваться, что бессовестно свалила на вечеринку, не собираюсь.
Мама больше ничего не спрашивает и делает вид, словно поняла меня. Мы возвращаемся к пирогу, но вместо восхитительного вкуса клубники я чувствую кислятину. Поставив тарелку на столик, я говорю маме, что иду убираться, и прежде, чем она успевает ответить, встаю с дивана.
Снова стирка, снова желание разбить зеркало, в котором виднеется мое отражение. Я начинаю ненавидеть себя еще сильнее. Закусываю губу, чтобы не расплакаться. Хоть я и поспала, усталость никуда не делась, а это говорит о том, что я вымотана не физически, а морально. Кроме Зака и Рамоны, у меня больше нет никакой поддержки. А иногда так хочется прижаться к человеку, который любит тебя как девушку, а не как подругу, и выплеснуть все, что чувствуешь.
На миг мне вспомнилось теплое тело Деза, а затем Блейна. Я трясу головой, пытаясь отделаться от этой ужасной картины, неправильного воспоминания. Эти два парня уж точно не те, о ком я должна думать. Это бессовестно по отношению к моим друзьям. Мне должно хватать их поддержи и тепла, о другом мечтать ни в коем случае нельзя.
В сотый раз мысленно повторяю, что я ужасная подруга.
– Я хочу продать дом, – неожиданно говорит мама, когда я стою у плиты, а она сидит на веранде. Ее голос доносится сквозь открытую дверь.
Лопатка в моих руках падает на пол. Что?
– Что? – озвучиваю я свою мысль.
– Я хочу продать дом, – повторяет она.
Я не могу поверить своим ушам. Мама всегда утверждала, что у нее духу не хватит это сделать, ведь, по ее мнению, в доме по-прежнему обитает кусочек папы. Я собираюсь потребовать у нее объяснений, но слова застряли в горле, я открываю и захлопываю рот, как рыба на суше, а мама тем временем проходит в кухню. Держась за дверной косяк руками, она смотрит на меня и понимает, что своим заявлением лишила меня дара речи.
– Я знаю, что со мной не все в порядке, – шепчет мама, у нее наворачиваются слезы. Я сглатываю. – Я не могу постоянно держаться за прошлое. Неделю назад, когда ты уезжала от меня, я подошла к окну и увидела, как ты плачешь.
– Мам…
– Я не хочу быть для тебя обузой.
Я кидаю
