помощником кузнеца в Екатеринославе (Днепропетровске). В 14 он шел в первом ряду рабочей демонстрации и встретил грудью саблю казака. Полгода отлеживался. Урок не пошел на пользу. За революционную деятельность отправили в ссылку… Бежал, уехал в Аргентину, там примкнул к анархистам. Подкараулил экипаж начальника полиции Рамона Фалкона, метнул бомбу. Фалкону оторвало ноги, он и его помощник погибли. Радовицкого не приговорили к вышке только потому, что ему еще не исполнилось 18. На суде он вел себя как герой, объясняя, что совершил справедливый акт возмездия – по приказу Фалкона была расстреляна демонстрация и погибли 30 его товарищей. Радовицкому единственному удалось бежать из этой тюрьмы, правда, на свободе он провел всего 23 дня, его сняли с борта контрабандистов военные моряки Чили. Радовицкий с честью вынес все испытания, хотя аргентинские тюремщики куда изобретательнее наших ментов, все еще работающих по старинке (как то: дверью пальцы защемить музыканту, бутылку вогнать в задницу правдолюбцу). На годовщину побега пенитенциарные умы догадались устроить целое представление. Перед окном камеры играл духовой оркестр с дирижером во фраке. Радовицкий смеялся над таким изощренным издевательством.
Фалкон также популярен в Аргентине. Его именем названа полицейская академия, ему поставлен памятник в Буэнос Айресе. Но штука в том, что на памятнике не исчезает надпись «Виват Радовицкий!». И это лишний раз свидетельствует о том, что дело выдающегося революционария-бомбиста живет. Виват Радовицкий! Виват перманентный геморрой!
13 решающих секунд
Т
оном препода, принимающего экзамен, Педро сказал: – Тоже мне революционарий, в теории ты, эй, получается, ничего не смыслишь, а как у тебя с оружием? Умеешь обращаться?
– До революционария, эй, мне далеко! И вообще я – человек сугубо штатский, какое там оружие, я пулемет от табуретки не отличу! Полковую гаубицу – от пушки Д-74. И уж тем более ЗРС-300 от ЗРК «Тор»!
Я заподозрил, что Педро имеет виды на Сильвию, поэтому старается всячески меня унизить. Разумеется, я проигрывал Педро. Иначе и не могло быть – оружия я побаиваюсь, потому что оно стреляет; грязный цвет хаки вызывает у меня рвотное отвращение, потому что он пытается подменить собой чистый природный цвет листьев и травы. От призыва я скрылся в стенах Уральского госуниверситета – в нашем дворе на Маяковке считалось, что в армии служат только одни дезертиры. Начисто уклониться не получилось: в школе изводили НВП (начальной военной подготовкой), на старших курсах военная кафедра раз в неделю доставала тактикой, огневой подготовкой и полевыми занятиями. Так что хотел я или нет, но какое-то поверхностное представление об оружии все-таки имел. И этого хватило, чтобы в куче разнообразных и незнакомых мне машинок для убийств распознать наш выдающийся АК-47, в просторечии – калаш.
Нас учили стрелять, собирать и разбирать автомат. Особой ловкости, тем более ума, тут не требовалось. Как говаривал, глядя на мои неловкие телодвижения, полковник Белотелов: «Научить обращению с оружием можно и медведя». В итоге на зачете, после соответствующих
