педагогическом опыте. Тогда же обезьяньи ужимки Уилла лишь раздражали меня:
– Бросьте корчить рожи, Иванов! – вскричал я. Уилл покраснел, виновато замигал и на мгновение мне показалось, что он пристыжен и в самом деле тщится вникнуть в очевидный смысл моих нравоучений. Воодушевленный его реакцией я еще пуще вдохновился и в последующие пять минут разразился содержательной лекцией о вреде алкоголя. С большими отступлениями художественного порядка, я рисовал Уиллу картины его будущей трезвой и благонравной жизни. Какое-то время он покорно и терпеливо слушал, вероятно, все еще рассчитывая на чудо, но потом вдруг прервал меня таким громогласным рыганьем, от которого задрожали лестничные перила. Рыгнув столь беспардонно, в самый разгар моей благочестивой проповеди, он вновь обратился ко мне, пытаясь вопросом смягчить впечатление от своей бестактной выходки:
– Адо́н, вы не могли бы занять мне до понедельника?
– Стыдитесь, Иванов! – возопил я с пафосом, – узость ваших интересов поражает, а отсутствие духовных потребностей говорит о полной деграда… – В этом месте, Иванов, совсем, видно, потерявший надежду получить на пиво, издал некий трескучий и постыдный звук. Я запнулся. Последовала неловкая тишина. Мы оторопели. Он потому что сам не ожидал от себя этого, а я, потому что почувствовал контраст между тем возвышенным, что я говорил и тем низменным, что он сделал. Я вообще, человек бывалый и меня трудно чем-либо смутить, но тут даже меня охватил конфуз. В следующее мгновение я уже готов был наговорить дерзостей и вытолкать наглеца взашей, но Иванов, как ни в чем не бывало снова занудил свое:
– Слиха́ адо́н (простите, сударь), не могли бы вы занять мне до понедельника? – Он вложил в вопрос душу. Он все еще надеялся. У меня не хватило духу отказать ему.
Глава двенадцатая
Таинственный незнакомец
Из дневника Уилла Иванова
Торжественная тишина царила в комнате почившего. Лишь старушки из общества «гражданских похорон» едва слышно репетировали, составляя программу оплакивания. В их обязанности входило причитать на похоронах одиноких людей. Кроме этой благородной миссии, члены общества добивались гражданских похорон, для тех, кто согласно Гала́хе евреем в Израиле не числился (родившиеся от еврейского папы и не еврейской мамы). По неполным евреям, к коим принадлежал и покойный, не читали поминальную молитву кади́шь, и хоронить таковых на еврейском кладбище воспрещалось. Они предавались погребению на христианских погостах. Хоронили не евреев без религиозных церемоний, зато оплакивали их платные запевалы из названного общества. Это гуманное новшество было введено стараниями министра абсорбции, при содействии активистов Комитета по защите прав человека. Это новшество относилось и к евреям, пожелавшим гражданские похороны. Запевалы приглашались при условии отсутствия у почившего
