Лишь небритость, помятая одежда и заспанное лицо выдавали в нем человека, переживающего жуткий удар судьбы. Конечно же, он был в курсе произошедшего.
Раиса Ароновна зашла к старику справиться о состоянии Зульфии, узнать, не нужна ли помощь. Но в ответ Рая услышала:
– Она специально это сделала! Теперь ей не надо жить в этом мире. Зульфия не должна мириться с мыслью, что их нет. Себя убивать она побоялась, решила сойти с ума! Жылан!5
– Муса Салихович, я вас хорошо понимаю… – Рая впервые назвала соседа по имени-отчеству. Но официальность обращения лишила ее слова искренности, теплоты.
Батырбеков поднял глаза:
– Она же в бога верила. Молилась, ждала, что тот совершит чудо, вернет мальчишек. Я с работы приходил, ложился спать, а она ночной намаз делала, просила бога за мальчишек. Ни дня не проходило, чтобы не молилась. А я ворчал на нее, старую бабку, говорил, что в таких делах бог уже не помогает. Видать, она поверила мне и потеряла надежду. Пускай верила бы не мне, а своему богу. Что сейчас нам делать, как быть…
Муса говорил страшные слова, от которых Рае было не по себе. Прежде всего было страшно за него самого. Казалось, что он сам сейчас сойдет с ума.
Спустя короткое время после описанных событий Муса Батырбеков принял решение уйти с работы на заводе, вернуться с Зульфией в родной Акмолинск. «Где родился, там и пригодился», – повторял он сослуживцам, соседям и друзьям, уговаривавшим его остаться. Ведь в Акмолинске были родственники, они могли помочь одинокому мужчине с уходом за помешавшейся женой. Может, получится найти небольшую подработку.
История семьи Батырбековых напомнила самой Рае историю ее собственной семьи. Потеря близких, разочарование в боге, бегство из одного города в другой… Ведь Клейнманы и Батырбековы познакомились лишь по воле случая. А так они могли бы даже не догадываться о том, что их семьи проживают одинаковые судьбы, одинаково несчастливые судьбы.
Раиса Ароновна, никогда не жаловавшая Льва Толстого и кривившая губы при восторженных откликах о его произведениях, не стеснялась называть писателя дураком: «Только дурак мог сказать, что каждая несчастливая семья несчастлива по-своему. Все горести и радости похожи друг на друга».
После отъезда Батырбековых встал вопрос об уплотнении квартиры. Почти что чудом Генриетте Марковне удалось добиться, чтобы им выделили другую квартиру. Новое жилье было поменьше и в доме без лифта, но поскольку квартира располагалась на втором этаже старенького здания, особой проблемы не возникало. Формально Рубинштейн не приходилась Клейнманам родственницей, поэтому им не могли выдать общую квартиру и снова поселили в коммуналку. Но в этой квартирке не было никого другого, только свои: Фейга Давыдовна с двумя дочерями и внучкой. Получалось, что в этой квартирке жили только Рубинштейн-Клейнманы.
В начале сорок третьего года тот самый пациент Генриетты Марковны, который помог с устройством Эстер Аркадьевны в пансионат, написал письмо,
