барон. – Вижу, были у тебя в роду цыгане. Хотя ты и не похож совсем…
– Не было, – признался Саня Грязев. – Я родился в Костромской области.
– У цыган нет областей, вся земля наша, везде побывали, – тихо засмеялся он. – Ну, если не сто лет назад, так пятьсот. Кровь свою память имеет, человек – свою. Да в том ли дело?.. Пойдем ко мне в шатер!
В большой шестиместной палатке, утепленной войлочными паласами и коврами, горела лампочка от автомобильного аккумулятора, топилась маленькая чугунная печь, установленная на железный лист. Барон усадил Грязева на раскладной стульчик к низкому черному столику, сам сел спиной к печке.
– Простыл я недавно, – вдруг пожаловался он. – Вчера на флюорографию ездил – пневмония. Придется с неделю полежать…
Старуха принесла бутылку вина, опустила его греть в горячую воду, поставила закуски на стол. На улице уже начиналось веселое пиршество, и гул громких голосов сквозь войлок напоминал крик далекой журавлиной стаи.
– Что же вы так рано тронулись в дорогу? – спросил Грязев, желая начать разговор о цыганской жизни. – Холодно кочевать в кибитках-то…
– А мы в кибитках не кочуем, – признался барон. – Постоим неделю, соберем денег, откупим пару вагонов: один плацкартный, другой – грузовой. И до Красноярска. Там еще постоим…
Саня Грязев рассмеялся своим мыслям:
– Мне показалось, вы как в прошлые времена…
– Да времена-то теперь не прошлые…
– Зачем же тогда кибитки, лошади?
Барон хитро улыбнулся, но глаза оставались умными, проницательными и доверчивыми.
– Любопытный ты, рома!.. Пойдем с нами, вот и узнаешь зачем.
– С вами? – изумился Саня. – Я слышал, вы чужих не берете!
– Это когда-то не брали… Четыре года назад с нами хиппи кочевали. Два месяца вытерпели. Но они – люди пустые, ни работать, ни танцевать. А ты хорошо пляшешь! И слух у тебя тонкий, и глаз острый. Почти цыган. При твоей ловкости научить бы тебя коней воровать…
– Где же их воровать, если и коней-то нет…
– Было бы кому, а кони найдутся.
– Зачем же они, коль вы на поездах кочуете?
– Да чтобы душа цыганская не пропала! – неожиданно загоревал барон. – Чтобы кровь заиграла, когда коня берешь. Это ведь что плясать, что воровать коня – одинаково душа горит. А мои люди нынче, кроме как карманы почистить, ничего больше не умеют. Цыгане-то не карманники, не мелкие воришки… Давай-ка, рома, выпьем вина! Говорят, нельзя, когда антибиотики колют, да где наша не пропадала! Хорошо ты пляшешь!
Он сам налил ркацители в чайные чашки, попробовал, теплое ли, и чокнулся с Грязевым. Мутные, болезненные глаза его просветлели. Барон выпил до дна, погасил назревающий кашель.
– Григорий тоже хорошо пляшет. Но воровать коней не умеет. Взять не может, шарахаются кони… Мы теперь покупаем
