– Простите, что я так выражаюсь – надеюсь, это не ваша родственница?
– Бог хранил от таких родственников, – холодно сказал Григорович. – Просто меня интересуют некоторые обстоятельства.
– Что ж, это вполне уважительная причина, – кивнул врач.
– Так мы можем взглянуть на Самойлову? – нетерпеливо спросила я. – Как она вообще себя чувствует?
– А что ей сделается? – благодушно сказал Александр Михайлович. – Как говорится, состояние соответствует тяжести полученной травмы.
– Но хуже ей не стало? – забеспокоилась я.
– Ну что вы! Просто прошло еще слишком мало времени, чтобы говорить о результатах лечения. Единственное, что можно утверждать определенно, – непосредственная опасность позади. Теперь все зависит от самой пациентки, от ее воли к выздоровлению. Но у этой женщины, скажу вам по секрету, воля просто стальная. Видели бы вы, как она гоняет медперсонал! К ней уже боятся заходить в палату.
– Ну, мы все равно попробуем! – сказала я. – Можем даже сделать это без вас.
– А я все-таки составлю вам компанию, – заявил Александр Михайлович. – Кто знает, когда вы еще здесь появитесь! – При этих словах он слишком выразительно посмотрел на меня, но я сделала вид, что не замечаю этого взгляда.
Кажется, Александр Михайлович относился к тому типу мужчин, которые наиболее уверенно чувствуют себя в пределах своей епархии, но на большее не дерзают. Такие мужчины меня никогда особенно не увлекали.
Впрочем, запретить ему сопровождать нас я не могла, и в палату Самойловой мы заявились втроем.
Больная находилась в той же позиции, что и неделю назад, – закованная в гипс и растянутая противовесами, она беспомощно лежала на спине и негодующе смотрела в потолок. Правда, кое-какие изменения имелись: исчезли повязки на лице, и теперь Татьяна Михайловна могла созерцать мир обоими глазами.
Лежать ей, наверное, было уже невмоготу. Когда мы вошли в палату, она живо повернула голову в нашу сторону и даже попыталась приподняться, опираясь на здоровую руку. Мне показалось, что меня Татьяна Михайловна не узнала.
Мы приблизились к ее кровати и поздоровались. Самойлова только скользнула по нашим физиономиям подозрительным взглядом и тут же сосредоточила все свое внимание на персоне Александра Михайловича. С места в карьер она принялась причитать о мучащих ее болях и заискивающе просила о каких-то дополнительных уколах. Врач слушал ее с отсутствующей улыбкой и машинально кивал.
Я посмотрела на Григоровича. Адвокат разглядывал женщину с недоуменной и немного брезгливой миной на лице. Похоже, он видел ее впервые.
Выглядела Татьяна Михайловна все-таки неважно. Вся левая половина лица была покрыта засохшими кровяными корками и пятнами зеленки. Под глазом темнел жуткий синяк, размерами и формой напоминавший диковинное фиолетовое яблоко. Сам глаз был красного цвета из-за лопнувших сосудов. Волосы на голове слиплись в грязные жидкие сосульки. Болезнь никого не красит, но Татьяна Михайловна
