миграционном марше. И одни лишь птицы, безмятежные степные хищники, лениво парили в глубоком омуте весенних небес.
Внезапно зрению ошинцев открылся вид моторинской балки. Пасторальную прелесть ее зеленых контуров грубо смазывало зеркало водоема: желтовато-мутной лавиной шла вода. Внезапная, невероятная, неотвратимая. Поток был так силен, что подмывал березовые колки, валил прибрежные сосенки. Он скрыл из виду привычную панораму балки: дорогу, овражки, ручей….
Шкалик, не успевая затормозить, вогнал трактор с тележкой на средину потока и – в оторопи – вел его по воде. Внезапно у него исчезло ощущение дороги. Привычный ее абрис растворился в мутном молоке. Где-то должен быть мостик, а с него – крутой поворот в балку. Шкалик с ужасом осознал, что ничего этого нет… «Авось, авось…», – быстро бормотал он, до предела снизив скорость. Но трактор мягко и резко ткнулся носом в воду, точно томимый жаждой конь, и – заглох.
Всевышний! Творимая тобой тишина лучше слов свидетельствует о тебе. Ты – есть, если способен на внеземные контрасты, приводящие нас, земных, в чувство.
Шкалик Шкаратин соскочил с сиденья, больно ударившись затылком и, хватая голову рукой, резко обернулся назад, в сторону села. Точно в полусне, он видел, как вода, бесформенное, изголодавшееся чудище, кинулась к тележке и заколыхала ее. Напрягся утлый тракторный дебаркадер, угрожающе накренился. В поднявшемся переполохе шарахнулись небеса и хляби земные. Люди с криками метались от борта к борту, цепляя и роняя друг друга. Сшибаясь головами, топтали поклажу и чужие ноги.
Выпрыгнул через задний борт, высоко в руке поднимая ружье, предприниматель Голин. Почти вплавь, словно в жутком киношном эпизоде о военной переправе, он, увлекаемый потоком, рывками рванулся к берегу. Уткнувшись головой в угол, мертво вцепившись в борт, поникла в страхе Саламатиха. Другие, менее перепуганные ошинцы, перекрикивая шум воды, требовали не раскачивать тележку. Онемевший Шкалик все это видел в столбнячном состоянии. Наконец, он обмяк на сиденье и тупо наблюдал за картиной.
Через минуту на борту все замерли. Вода, покойная, мирная, омывала колеса, плескаясь в днище, как бы приветливо ласкаясь.
– Влипли, – первым нарушил паузу председатель. – Я же говорил: от него воняет.
– А я так и знала, что этим кончится, – как-то удивительно хладнокровно поддержала мужа Татьяна Мужалина. Эта фраза расслабила ее. Она всхлипнула, уткнувшись лицом в плечо мужа.
– А у меня сало уплыло, – с досадой в голосе сознался ветеринар Короедов, – токо перекусить изготовился…
– …скажи спасибо, сам за салом не уплыл.
– …а я уж молилась.
– …на следующий год никуда… из дома.
– …а Голин-то смылся?..
Все вдруг загомонили, заозирались, оценивая ситуацию. И снова притихли. Мутный поток волочил по руслу балки сучья деревьев, сельскую утварь, кучи навоза. Изредка что-то цеплялось
