style="font-size:15px;"> – Ну да. А в чем дело?
– Ну и куда же ты один и без родителей-то едешь?
– На целину.
– Энтузиаст что ли?
– Да нет, за длинным рублем, – съязвил я.
– Ладно, давай билет. Постельное будешь брать?
– Буду.
– Два рубля.
– Тогда не буду. Денег нету.
– Хосподи! Один, без родителей, без денег и еще на целину! С ума сойти! Ну-ну, щас чай принесу.
Она ушла, а я мысленно представил, как я еду на целину с родителями и с большими деньгами, да еще полон энтузиазма, и мне стало смешно.
Дверь снова распахнулась, это проводница принесла чай. Поезд уже потихоньку набирал ход.
– Спасибо за чай. Хоть голод немного залью. С утра ничего не ел.
– А что уж так-то?
– Денег мало, только на дорогу.
– И он поехал! Оно тебе надо, сынок, а?
Я глянул на проводницу с удивлением. Хоть она и старше, но не настолько, чтоб в матери мне годиться.
– Ну, раз так, выручай, маманя. Дай че-нито перекусить.
– Ладно, сейчас билеты соберу да постельное раздам и принесу, чего найду.
Минут двадцать ее не было и я уже почти задремал, как она вдруг появилась с небольшой кастрюлькой в руках.
– Вот тут курица, две картошки в мундире, один огурец малосольный и всё. Нет, а что ты хочешь, разносолов тут тебе никто не припас, ешь, че дают! – Но я был счастлив и этому.
– Эх, счас бы хлебушка кусочек!
– Ох ты! А я разве не принесла? От, забываха! – и она помчалась за хлебом. А я ей вдогонку пошутил: – да выпить что-нибудь захвати!
Она быстро вернулась и, к моему огромному удивлению, принесла бутылку вермута. Только мы с ней начали пировать и выпили по стакану, как в дверь постучали, и какая-то старушенция потащила проводницу разбираться с местами. Кажется, на их места уселись две казашки и не хотели уступать их законные места. Через полчаса я уже лежал на верхней полке, открыв окно, и ловил всем своим уставшим телом приятную прохладу августовского вечера. От пусть не ахти какого, но все таки сытного ужина и от стакана красного вина веки мои сомкнулись и я рухнул в объятия Морфея.
Сколько я проспал, не знаю. Только проснулся я от тихого говорка и хихиканья. Внизу сидели две молодые, лет двадцати пяти, казашки. Одна была с грудным младенцем. Малыш сладко посапывал в своем конверте, а мамаша и ее товарка о чем-то тихо разговаривали, поминутно хихикая. Говорили они явно не на русском языке и их тихий говорок снова убаюкал меня, и я снова крепко заснул.
Проснувшись, я увидел, что на улице уже белый день. Мать родная! Сколько же я проспал?! Надо будет сходить в вагон ресторан хоть пирожок купить, а то голод опять начал мне грозить своим костлявым пальцем. Я отправился искать этот самый вагон ресторан к великой радости казашек, поскольку им пора было кормить ребенка грудью. При мне они стеснялись.
Найдя ресторан, я испытал горечь поражения. Там не было никаких пирожков и, видя мою
