А завтра? Куда вы пошли бы завтра? Впрочем, завтра было бы поздно. И вы догадываетесь, почему.
Этого не знал Саид. В документе, который оказался у него, стояла, видимо, какая-то дата, определенная, имеющая значение, но он не знал, не мог знать ее: ведь пакет попал ему в руки запечатанным, и таким же запечатанным его отобрали при аресте.
– Нет, не догадываюсь.
Ответ устраивал Дитриха, Затевая всю эту провокацию с похищением бумаг из сейфа, он побаивался предупреждающего шага противника: а что, если копия была снята до того, как Надие Аминова сожгла документ, если все это лишь маскировка, попытка ввести в заблуждение гестапо? Исламбек не знает даты, следовательно, бумага не побывала еще в чужих руках. Успокаивающая деталь.
– Допустим, – согласился Дитрих. – Но пойти все же вы должны были… Так куда же?
– Никуда.
Штурмбаннфюрер не любил, когда подследственные прикидывались дурачками, – это унижало его. Он сразу же пресекал всякую попытку уйти от ответа примитивными способами.
– Вы поняли мой вопрос?!
– Конечно… И все же повторяю – мне не надо было никуда идти.
Минуту назад штурмбаннфюрер намеревался грохнуть кулаком по столу – удар мог бы отлично подействовать на арестованного. Всегда действовал отлично. Но на этот раз Дитрих не опустил руку, вообще не сдвинул ее с места. Ему не нужны были угрозы. Он сделал открытие. И настолько интересное, что заторопился объявить его.
– Вы не должны были никуда ходить. Даже больше, вам незачем ходить.
– Незачем… – подтвердил Исламбек и откинулся на спинку стула. Бодрящая волна схлынула, и он снова почувствовал дурманящую слабость.
– Фиттингоф! – крикнул Дитрих. Испуганно крикнул, словно боялся, что врач не успеет удержать жизнь в теле арестованного. Крик выдал нервозность Дитриха, надобности в понукании не было – врач сам заметил предобморочное состояние Исламбека и бросился к нему со шприцем.
Это было больно чувствовать, как в усталое донельзя тело вгоняют огромную иглу с широким просторным жалом. Боль продолжалась, пока густая золотистая жидкость расходилась по жилам, пока шла внутри борьба между покоем и движением. Движением мысли, чувств. Из тишины, из бесконечности, из какой-то вязкой глубины слышится снова голос Дитриха:
– Вам не нужно никуда ходить.
Он утверждает и одновременно спрашивает. Низкий, жесткий, такой же неприятный, как уколы шприца, голос штурмбаннфюрера. От него больно – все, что тревожит, наносит боль, – поэтому Исламбек собирает силы, те самые силы, которые дал ему Фиттингоф, и отвечает, стараясь избавиться от нависшего над ним звука:
– Меня найдут.
Только короткое мгновение стояла облегчающая тишина, и снова боль.
– Кто?
Скорее избавиться от Дитриха:
– Не знаю.
Гестаповец верит. Как ни странно, верит, даже пытается помочь
