одним словом?
– У нас можно… Представь, что ты провел ночь с прекрасной девушкой в шикарном отеле… Утром выходишь на балкон, видишь синее море, пальмы, солнышко. Блаженство. Ты потягиваешься и непроизвольно произносишь это самое слово. Но когда ты выходишь из отеля, а нерадивая горничная роняет тебе с балкона на башку цветочный горшок, ты опять-таки непроизвольно говоришь его же. Теперь понял?
– Значит, если я увижу тебя случайно на улице, я могу его сказать?
– Сказать, конечно, можешь, но тебя неправильно поймут да еще дадут пятнадцать суток, если рядом окажется милиционер.
– Но почему? Мне же приятно тебя видеть! И все в России его открыто говорят, я сам слышал! Даже в эфире!
– Друг мой, есть те, кому можно говорить, и те, кому нельзя. У нас за плечами восемь веков тоталитаризма.
При чем здесь тоталитаризм, я уточнять не стал, но Арви нашел этот аргумент убедительным и больше ко мне с расспросами не приставал. Лишь шевеление его губ подсказывало, что идет напряженный мыслительный процесс.
– А кто такой «Екарный бабай»? – вступает в разговор Микко.
– Это очень страшный человек. Тебе лучше не знать.
Общаемся мы, само собой, по-фински, благо я довольно прилично им владею. С того исторического момента, когда моя родная Эстония объявила себя независимой, я понял, что надо срочно учить какой-нибудь язык и вовсе не обязательно английский. Ибо деловые контакты придется наводить с ближайшими соседями. И как в воду глядел. Зато теперь я, простой русский парень, родившийся под Курском и проживший почти всю сознательную жизнь в эстонской Нарве, ощущал себя настоящим европейцем, для которого чужды понятия «расизм» и «ксенофобия», но близко популярное слово «толерантность». Хотя тридцать лет жизни под пятой империи дают о себе знать. Нет-нет да и промелькнет в сознании какое-нибудь словечко типа «пидоры»… Но только в сознании.
Едва пали тяжкие оковы оккупации, я понял, что теперь придется выживать: Европа, хоть и поманила сладким калачом инвестиций, но угощать им не торопилась. Разве что предложила банковские кредиты. Моя основная профессия – технолог машиностроительного предприятия – быстренько накрылась вместе с самим предприятием. Запчасти для военных самолетов оккупантов, выпускаемые нарвским «режимным объектом», по идеологическим причинам оказались невостребованными. «Объект» продали то ли датчанам, то ли немцам, а всех угнетенных работников наконец-то освободили от советского ига. Правда, ничего не предоставив взамен. Но речь не о том…
Подрастающие детки, несмотря на свободу, требовали регулярной пищи, широко, по-птичьи открывая рты, и единственным способом унять их аппетит, а заодно и свой оказалась спекуляция товарами народного потребления. И финский язык оказался весьма кстати: без него хоть ложись на асфальт и пропадай.
Разбил свинью-кубышку, обменял
