Пан Язвицкий, сосед, с гостями всегда так проделывает.
– Это у них в обычае, чтобы показать, что напиток не отравлен.
– Вот как, а я не знал, думал, так балуется.
Старики выпили по второй и отдали честь как деревенской провизии, так и кулинарному искусству матушки-попадьи.
– Уф! – отдувался после доброго десятка оладий Василий Иванович. – Об одном я покоен – Саша голоден не будет. Мастерица, мать-попадья, жаль муженька-то ее законопатили.
– А что? – полюбопытствовал генерал Ганнибал.
Василий Иванович рассказал.
– Печально, печально!
– У тебя нет ли среди духовенства влиятельных знакомств?
– Есть, как не быть.
– Похлопотать бы за него, может сократят срок и опять в приход определят.
– Похлопотать можно, отчего не похлопотать, – сказал Авраам Петрович.
Вскоре Василий Иванович стал заметно дремать и Авраам Петрович распрощался и ушел. Василий Иванович залег на боковую. Саша уселся с книгой у окна.
XIII. Первые впечатления
Василий Иванович Суворов пробыл в Петербурге после описанного нами дня около двух недель. Он удостоился лицезреть обожаемую монархиню и был обласкан ее величеством, как все оставшиеся в живых «птенцы гнезда Петрова».
За последние дни Василий Иванович редко виделся со своим сыном, уже надевшим солдатский мундир и совершенно отдавшимся военной службе, предмету его давних мечтаний. Старик Суворов проводил время среди своих старых сослуживцев и знакомых. Им нередко сетовал он на упрямство сына, губящего добровольно себя и свое здоровье под гнетом солдатской лямки.
– Умней нас стали молокососы, не хотят послушать советов стариков, ни услугу принять от них… До всего-де сами дойдем… – говаривал Василий Иванович.
Слушатели одобрительно кивали головой.
– Вот у меня сынишка единственный… В чем только душа держится, худ, слаб… В солдаты хочу и баста… Вот теперь и солдат… Фельдмаршалом буду…
– Хе, хе, хе, хе… ишь куда метит! – иные добродушно, иные язвительно смеялись в ответ.
– А ты бы драл, дурь-то эту и мечтания вышиб… – советовали некоторые.
– Драл… Я бы и драл, кабы не мать покойница, царство ей небесное… Тиха была, тиха, а тронь сына – тигрица… А теперь поздно…
– Самому надоест… вновь-то оно любопытно, а потом вспомянет твои слова… слезное письмо пришлет, – слышались замечания.
– Вспомянет, может, и вспомянет, только не выскажется и письма не пришлет… Кремень парень…
– А может, и впрямь фельдмаршалом будет?
– Хе, хе, хе, хе!
Отведя подобного рода разговорами душу, Василий Иванович возвращался домой, где заставал сына или за книгою, или спящего, так как солдатская служба того времени требовала пробуждения до зари.
Наконец Василий Иванович уехал.
– Ты
