как с этим начинают считаться, стопроцентную глупость начинают комментировать, уделять ей внимание и даже подхватывать; е) среди историков нет того, что имеется среди представителей точных наук: наказуемости за свои ошибки; достаточно историку защитить докторскую диссертацию, т. е. доказать свою способность к научным исследованиям, как ему открывается широчайшее поле для бесконтрольной деятельности, толкуемой как свобода научной мысли.
В результате история засоряется тысячами нелепых теорий, утверждений, ложнотолкований. У представителей точных наук иначе, там после того, как ученый сделал ряд крупных ошибок, с ним перестают считаться, и он скоро почти автоматически выбрасывается из среды ученых. У представителей точных наук не может случиться, чтобы, пишучи (допустим, как сравнение) историю Древней Руси в норманистском духе, ученый не сказал, что существуют и антинорманистские школы, не обсудил все «pro» и «contra» и т. д. – этого не может допустить его научная совесть, его научное «credo», у историков это осуществляется легко и безнаказанно.
Причина четвертая: необыкновенная податливость историков давлению сильных мира сего. Когда-то историки вообще представляли собой восхвалителей, конечно за деньги и почести, своих повелителей. В настоящую эпоху, когда мы имеем уже университеты и академии наук, казалось бы, у историков должно бы найтись объективности, хотя бы для изложения того, что было тысячу лет тому назад, но этого нет, и тяжелое наследие до сих пор еще тяготеет над исторической наукой.
Если личное угодничество сейчас уже не имеет столько места, как прежде, имеются другие формы угодничества: политические, национальные, религиозные и т. д. Чего стоит, например, одно религиозное угодничество ренегатов Баумгартена[51], Таубе и других перед католицизмом. А между тем им верят как ученым, хотя они порой спускались до уровня научного мошенничества. Исследования их настолько тенденциозны, что не могут приниматься во внимание истинной наукой.
Чисто политической, т. е. удовлетворяющей интересам немецкого шовинизма, приютившегося у трона в России, была и норманнская теория. Исследуя нашу историю объективно, мы видим, что скандинавы-германцы не сыграли в ней решительно никакой достойной внимания роли. Ни завоевателями, ни организаторами они не были. Они появлялись как наемная военная сила и немедленно удалялись, когда внутренние военные конфликты заканчивались. Во внутренней политике они также никогда никакой роли не играли, мы, например, не знаем ни одного дворцового переворота, в котором скандинавы сыграли бы роль.
Все было выдумано досужими прогерманствующими историками, не желавшими обратить внимание на тот неоспоримый факт, что в иностранных источниках, которые в первую очередь должны были говорить о завоевании Руси, о правах германцев на престол и т. д., нет ни слова об основах норманнской теории
С. Лесной имеет в виду Николая Александровича Баумгартена (1867–1939) – историка-генеалога, автора работ о князьях из рода Рюриковичей (Н. А. Баумгартен эмигрировал в 1920 г. и некоторое время работал в Ватикане). В роду российских немцев Баумгартенов было много других, более известных людей, в основном офицеров русской армии. Пожалуй, самый знаменитый носитель этой фамилии – немецкий философ, основатель эстетики как особой дисциплины, Александр Готтлиб фон Баумгартен (1714–1762). –
