и монахини, дружинники княжеские и боярские, вельможи из княжеской свиты и вся княжеская чадь столпились в боковых нефах, на хорах и в центральном нефе, между четырьмя массивными каменными столпами, на которых покоился огромный главный купол храма, расписанный изнутри звездами и крылатыми ангелами. Бледный свет холодного декабрьского солнца проливался в узкие окна каменного центрального барабана, образуя над головами множества людей некое подобие таинственного сияния, пронизанного сладковатым ароматом ладана.
Дружинники, монахи и боярские жены почтительно расступились, освободив узкий проход для княгини Марии Ивановны и ее сына. Площадка перед Царскими вратами была обнесена невысоким ограждением из витых медных прутьев. Доступ на эту площадку, где был установлен гроб с телом великой княгини, на время заупокойной литургии был воспрещен всем, кроме князя Дмитрия, который стоял у изголовья почившей матери, то и дело утирая слезы с глаз.
Имовитые бояре Вельяминовы, родные братья усопшей великой княгини, – их было четыре брата, – посторонились, не смея задержать княжича Владимира и его мать, видя их намерение занять место рядом с князем Дмитрием. Братьям Вельяминовым было ведомо, что князь Дмитрий еще два дня тому назад послал гонца в Серпухов, с той поры нетерпеливо ожидая приезда двоюродного братца и его матери.
– Прости, брате, что с опозданием прибыл я на твой зов, – негромко проговорил княжич Владимир, обнявшись с Дмитрием. – Гонец твой угодил в метель, поэтому заплутал малость. Лишь вчера в полдень добрался он до Серпухова со скорбной вестью.
Дмитрий молча кивал головой, давая понять Владимиру, что он с пониманием относится к этому непредвиденному обстоятельству, а потому не сердится на него.
Княгиня Мария Ивановна прижала к себе Дмитрия, не сдерживая своих рыданий.
Юный русоголовый послушник в длинной серой рясе из свиты митрополита протянул зажженные свечи княжичу Владимиру и его матери. Владимир взял свечу с печалью на челе, он выглядел уставшим после долгой езды верхом. Мария Ивановна роняла горькие слезы, которые градом катились по ее обветренным щекам, ее рука, принявшая тонкую свечку, заметно дрожала.
Между тем митрополит Алексей громко и нараспев читал Евангельские блаженства, чередуя их с краткими прошениями к Господу о милости к усопшей великой княгине. Толстую Библию держал перед митрополитом один из дьяконов, в то время как другой дьякон аккуратно переворачивал страницы.
После чтения Евангельских блаженств митрополит Алексей прочел чуть осипшим от долгого напряжения голосом особую молитву, именуемую Разрешительной. Смысл этой молитвы в том, что ею священник как бы освобождает умершего от бывших на нем запрещений и епитимий за грехи, в которых он успел раскаяться. Эту заключительную молитву владыка Алексей прочел, приблизившись к смертному одру усопшей великой княгини.
Едва митрополит умолк и отошел к иконостасу,
