кабинете, отделанном точно также в греческом вкусе, перед туалетом, на котором стояло зеркало, поддерживаемое двумя бронзовыми лебедями с золоченными головками, сидела прелестная незнакомка и снимала с головы какой-то убор.
Заметив отражение вошедшего в зеркале, она вскочила и бросилась к нему с ловкостью газели.
Он почувствовал страстные, благоухающие объятия, кровь бросилась ему в голову; потом вдруг, порывистым, нервным, неожиданным, необъяснимым движением, он был отброшен, чуть не опрокинут, – отброшен этою прелестною женщиною, которой знойное дыхание он еще чувствовал на своем лице.
– Боже мой! – воскликнула она с неподдельным выражением удивления и ужаса и упала навзничь на стоявший вблизи диван.
На крик своей барышни в кабинет вбежала Катя и, ничего не понимая в происшедшем, с недоумением глядела на обоих, как бы спрашивая, что это значит?
– Боже мой! – вскричала она, в свою очередь.
– Но что все это значит? – воскликнул наконец, придя в себя, молодой человек, задыхаясь от волнения.
– Я… я ничего не могу сказать… Но, наверное, это не вы.
– Как это… не я?
– Вам лучше знать…
– Знать! Да ведь тут легко сойти с ума. Что это, комедия или мистификация?
В эту минуту прелестная хозяйка сделала жест горничной и та поспешила к ней.
Обе женщины с минуту разговаривали шепотом.
– Ради Бога, – обратилась Катя к молодому офицеру, – войдите туда.
Она указала ему рукой на дверь будуара.
Потерянный, ошеломленный всем, что случилось с ним в этот вечер, он машинально повиновался и вошел в будуар.
За ним послышался звук запираемого замка.
Совершенно уничтоженный, молодой человек упал на кушетку.
Прошло несколько минут, и он не успел еще привести в порядок своих мыслей, выделить их из того хаоса, в который они были погружены и придать им некоторую стройность, последовательность и определенность, как в кабинете снова заговорили, вероятно, не подозревая, что перегородка была чересчур тонка.
– Какое ужасное приключение! Как я несчастна! Какое необычайное сходство… Что делать? Я теряю голову! Как выпроводить его отсюда… Теперь уже ночь… – говорила барыня.
– Успокойтесь, Калисфения Николаевна, я сейчас поговорю с ним… И что же, что теперь ночь… Он не маленький… офицер, – отвечала горничная.
– Подожди… не лучше ли написать ему несколько извинительных слов… Ведь он, кажется, молод, в нем должна быть известная доля деликатности; он не захочет с досады погубить меня, да и к тому же на самом деле издали можно было ошибиться…
– Еще бы, я первая попалась бы впросак; но все равно, – издали или вблизи, это совсем не одно и то же…
– Увы! Я сама очень хорошо вижу! А этот! Где же он и что он думает!
«Итак, это была ошибка!» – с отчаянием подумал молодой человек и вскочил с кушетки.
Взгляд его упал на портрет светлейшего.
