не отыскал!
– Откуда это у вас? – вдруг зажав страницу, уставился «ушастый» на Лаврушку.
– Что? – не понял тот.
«Ушастый» прочитал без выражения:
– «Мы тайнобрачные цветы… Никто не знал, что мы любили, что аромат любовной пыли вдохнули вместе я и ты…» Откуда это?
– Я не знаю, – смутился Лаврушка. – Кто это?
– Это? – «Ушастый», не закрывая книжку, завертел ею, ища название. – Тэффи[5] какая-то? Интересно?
– Сроду не слышал, – откровенно признался Лаврушка. – Уборщицы книжка. Ее. Кого ж еще!
– Забавно, – покачал головой «ушастый», – занятная у вас прислуга.
– Ну какая же это прислуга? – смутился опять Лаврушка, казалось, гость только тем и занимался: то смущал его, то загонял в тупик. – Она и не прислуга. Прибираться наняли родичи, пока сами отсутствуют.
«Ушастый» долистал книжку, и, раскрыв там, где читал, продолжил, но теперь уже старался выдавать нотки в голосе:
Там, в глубине подземной тьмы,
Корнями мы сплелись случайно,
И как свершилась наша тайна —
Не знали мы!
В снегах безгрешной высоты
Застынем – близкие – чужие…
Мы – непорочно голубые,
Мы – тайнобрачные цветы!
– Кхе, кхе! – закашлялся чтец, закончив строчку, будто его пробрало или запершило в горле. – Какие прозрачные и трогательные! Вы не находите, Лаврентий Павлович?.. И что это? Я не разберу. В стихах я не дока, не дока. Непорочно голубые – это кто?
– Да кто же их знает! – не находил себе места Лаврушка. – Я тоже стихами не баловался никогда. Шут с ними.
– А надо бы, – укоризненно покачал головой чекист, и, казалось, уши его заколыхались, закачались отдельно от лысины. – Вы же интеллигент!
«Вот привязался! Что его принесло? В институте чтото случилось? – ломал голову Лаврушка. – Тут что-то не то. Приперся ведь, когда Варька у меня застряла. Неужели прознал кто? Но этим-то в органах зачем? Бабы их стали интересовать? Нет… Все-таки из-за родителей примчался с раннего утра, любопытный… С ними что-то случилось? Ну а если так, сейчас скажет сам. Не из-за Варьки же в конце концов!..»
Лаврушка повнимательнее вгляделся в гостя. Об этих органах ему уже приходилось слышать. От родичей. Те делились между собой с придыханием впечатлениями, когда возвращались с очередных «политбесед», проводимых с ними «там» перед каждой отправкой за кордон. От сына, естественно, они большинство своих впечатлений скрывали, но по лицам он видел – непростыми были те испытания и для отца, и для матери. А повзрослел и сам домыслил, но кое-что узнал от приятелей постарше, в особенности – от Мартынова. Эдик порасписал, порассказывал, как его «оформляли» в первое загранплавание…
«Что же все-таки стряслось с родителями?» – заволновался он уже всерьез.
– Вы Светлану-то вчерась так и не дождались? – продолжая теребить книжку и отпив кофе, между прочим, спросил «ушастый»,
Тэффи – Надежда Лохвицкая (1872—1952) – русская писательница, прославилась юмористическими рассказами, но писала и серьезные стихи, после революции эмигрировала во Францию, где умерла в Париже.
