признала сопротивление бесполезным. Спать так спать!
Солнце погрузилось в тихую светлую воду. Утка спрятала голову под крыло. Дым над островом стоял на тонкой ноге, упираясь кроной в зеленое небо. В тишине было слышно, как гулькают волны, выбегая на отлогий песок.
Семь «рыбаков» ложились на циновки, потягивались, вкусно зевая. Стоило одному из них открыть рот, как зевота, обежав всю команду, поражала Косицына. Вскоре это было замечено, и японцы принялись откровенно поддразнивать коменданта. То один, то другой кривил спазмой рот, изображая крайнюю степень усталости. Со всех сторон неслись глубокие блаженные вздохи, похрустывание расправляемых связок, чмоканье, кряхтенье, сонное бормотанье – темная музыка сна, способная свалить даже свежего человека.
Чтобы стряхнуть дремоту, Косицын спустился к берегу и, став на колени, погрузил лицо в темную воду.
Стало немного легче. Он смочил бескозырку и нахлобучил на голову. Только бы просидеть до утра. А там… Должен же «Смелый» заметить огонь.
Он снова вернулся к японцам. Кажется, они теперь спали по-настоящему, без нарочитого храпа и вздохов. Косицын еще раз пересчитал «рыбаков». Семь японцев лежали полукругом – головами к сопке, ногами к костру. Огонь и тот задремал: угли уже подернуло сединой.
Холодная вода стекала с лент бескозырки за шиворот. Комендант даже не шевелился. Пусть, так лучше. Рука от щипков онемела, а капли все-таки гнали сон.
Вскрикнула птица. Повис, нудно заныл над ухом комар. Ниже, ниже… Звенит, переливается, тянет… Скорее бы рассвет, ветер, птичий базар. На свету как-то меньше слипаются веки. Он отмахнулся от комара. Медлит, сверлит… Хоть бы ужалил… Нудьга! Не комар – провод в степи… Откуда степь? Ерунда… Ветер? Нет, песня… Странная песня.
Он смотрел на угли, стараясь понять, человек то поет или просто гудит усталая голова. А сквозь сонный плеск моря заметно пробивалась песенка – грустная и простая.
То была песня-петля, песня-удавка. Прозрачная, безобидная, цепкая, она незаметно обволакивала тело и усталую волю бойца.
Он вскочил, отошел в сторону. Песня догнала его, пошла рядом, обняла за шею прозрачной рукой.
Душит, гнет, качает, баюкает… Что за черт! Кружатся звезды, качается берег, точно палуба. Ерунда! А быть может, почудилось?
Зябко стало коменданту. Он пошел быстрее, почти побежал. Песня смолкла, отстала…
Из темноты навстречу взметнулась скала. С разбегу привалился он к мокрому камню. Кровь сильно токала в царапину на плече. Промыть бы соленой водой… Завтра лекпом наложит повязку по форме…
Снова Косицын почувствовал вкрадчивое прикосновение песни. Она выползла откуда-то из темноты, из сырых водорослей, из камней, обняла и закрыла ладонью глаза.
Опускаясь на корточки, он твердил сквозь зубы себе самому:
– Я не хочу спать… Я не хочу спать… Не хочу.
Но песня была сильнее. Она сомкнула веки бойца, пригнула к коленям горячую голову.
