моста над Херольтом.
На противоположном берегу этой реки главная улица разветвлялась на два направления, из которых одно вело прямо с севера на Ним, а другое, повернув направо, тянулось вдоль берега и потом шло к западу, через виноградный холм, на Монпелье. Мольер смотрел с грустной задумчивостью на освещенную закатом солнца красивую местность, которую он должен был покинуть, не зная еще, куда направиться. Недалеко от него, опираясь на палку, стоял полицейский служитель. Он по приказанию его высочества дожидался солнечного заката, чтобы вывести актера из городской черты. Трогательно простился актер со своими товарищами, только одна Мадлена осталась равнодушной к его отъезду. Чувствительная девица испытывала даже настоящее облегчение и удовольствие, отделавшись от того, которого восемь лет назад она же с помощью всяких женских хитростей и кокетства соблазнила оставить Париж и начать скитальческую жизнь. Стоя у окна своей комнаты в нижнем этаже, она безучастно следила за сборами изгнанника. Но даже великое несчастье не остается без утешения и ни одно горе не лишено надежды. Все покинули Мольера, которому были так многим обязаны, он остался без всяких средств, а между тем Шарль Койпо, седой площадной певец, седлал уже своего осла Иеремию и приговаривал: «Ну, брат, я, по крайней мере, поеду с тобой! Ты в счастье все делил со мною, а теперь я хочу узнать, не сможет ли мое горло содержать тебя». Наконец серый Иеремия был готов, дорожная сумка, в которую актер уложил свое скудное достояние, привешена к седлу. Койпо взял гитару в руки, насмешливо снял шляпу перед негостеприимной гостиницей и низко поклонился полицейскому служителю.
– Прощай, благородный Пезенас, я по всем ветрам разнесу молву о твоем великодушии! Прощай, достохвальное начальство, благодетельная, уважаемая полиция! Слава о твоей справедливости должна разойтись по всей Франции! И в других местах зреет виноград и радуются люди острому словцу!
Сказав это, он ударил по струнам и пошел, танцуя, вперед, а осел Иеремия и Мольер, комедиант и сочинитель, следовали за ним. Никто, кроме Мадлены, не проводил их взглядом, а взгляд этой женщины не выражал никакого сожаления.
Старый король Рене
Сидит печально дома,
На всякое он слово
Рифмы не находит,
Помогите, дон Фигерас,
Посоветуйте, дон Фигерас,
О, рифма, ах, рифма,
Тяжела она Рене Ратату!
Так пел Койпо свою тирольскую песню и шел вперед. Вот прошли уже и старый канатный мост. Полицейский служитель остановился у берега и смотрел им вслед. Солнце зашло за горы, и долина скоро покрылась, как во всякой гористой местности, голубоватой тенью. Законная стража видела, что невольные путешественники замешкались по ту сторону реки. Песня Койпо умолкла, он некоторое время о чем-то оживленно спорил со своим товарищем, потом оба пошли вдоль правого берега реки.
– Гм, так они идут в Монпелье? Это надо записать и сообщить в замок на случай, если что произойдет.
Полицейский служитель посмотрел на монастырь Святого Гвилома и, когда на его золотом кресте исчез последний солнечный
