придется платить…
От этих испуганных реплик жаркая волна ударила Ицеку в голову, перед глазами закрутились черные буквы оскорбительного приказа, нахальные морды полициантов, оставшаяся сырой картошка и, уже не помня себя от злости, он громко, на весь зал выкрикнул:
– Ты шекель хочешь?! А где его брать, этот шекель?
Локаль испуганно замер. Ребе Шамес еще выше поднял печальное лицо, его тонкие губы тронула грустная улыбка, и трагическим, в наступившей тишине долетевшим во все уголки шепотом, он произнес:
– Евреи, вы слышите, что кричит вам этот глупый ам-гаарец?[9]..
Вокруг Ицека сразу образовалась пустота, и вместо взлохмаченных затылков он увидел множество обращенных к нему глаз. Может, секундой позже благоразумие и взяло бы верх, но сейчас Ицеку было не до последствий, и он исступленно выкрикнул прямо в чье-то пейсатое, библейски-скорбное лицо:
– Откупиться думаете? А зуски, драться надо!..
Пейсатый шарахнулся как от удара и дико взвизгнул:
– Мишигене![10]
Все завопили, и что произошло дальше, Ицек не понял. Кто-то треснул его по голове так, что пейсатое лицо подпрыгнуло, цветастые колонны сдвинулись, и все завертелось у него перед глазами…
Когда Ицек снова пришел в себя, локаля он не увидел. В голове было муторно, в нос бил запах скисшей селедки, сгустившийся вокруг сумрак не давал оглядеться, и, непонятно почему, сильно жгло темя. Единственным, что Ицек хорошо различал, была свеча, оплывавшая в дутом подсвечнике, поставленном на деревянный бочонок. Какой-то человек неподвижно сидел рядом, но кто это, понять было невозможно – на свету прорисовывался только силуэт.
Ицек слабо пошевелился, и человек у бочонка, сразу встрепенувшись, обрадованно спросил:
– Ну что, живой?
– Вроде… – Ицек попробовал повернуть голову. – А что со мной было?
– Что, что… Били тебя всем скопом, вот что.
– А-а-а, вспомнил… А вы, кто?
– Я? Я Мендель…
Человек потянулся к свече, и Ицек смог рассмотреть его худое продолговатое лицо, чем-то неуловимо отличавшееся от других, казавшихся такими одинаковыми, лиц гетто. Наверное, все зависело от живых темных глаз, в которых сейчас отсвечивались мягкие огоньки.
– Там говорили, ты комсомолец? Это правда?
Мендель снял нагар со свечи и растер его пальцами.
– Правда! – Ицек резко вскинулся. – Это что, тюрьма?
Только сейчас до него дошло, что с ним случилось. Похоже, он не только избит, но и арестован. Наверно, хозяин закутка понял его состояние, потому что тут же замахал руками:
– Да уймись ты! Вот уж цидрейтер[11]… – Мендель неожиданно рассмеялся. – У меня ты. Я тебя из локаля к себе перетащил.
– Зачем? –
Ам-гаарец – неуч (
Мишигене – сумасшедший (
Цидрейтер – ненормальный (
