его и не посадят в тюрьму, но позор, невыносимый позор падет на его голову, – его выгонят о должности, у него отнимут высокий оклад, кабинет, автомобиль, отнимут ту жизнь, к которой он так привык и без которой уже не мыслил своего дальнейшего существования.
Женщина торопила:
– Уходите, у меня нет больше времени. Дрожащей рукой Рахитов вывел на документе свою подпись.
Ирэн Грант положила документ в ящик стола.
– Вам нельзя показываться вашему шоферу в таком виде, – сказала она. – Выпейте.
С трудом понимая, что он делает, бледный от невыносимого страха, он залпом проглотил стакан водки.
– Помните – только одна услуга, – затравленно прохрипел он.
– Не беспокойтесь, мы оставим вас в покое. Итак, дня через два-три к вам явится человек. О, можете не волноваться – документы у него в полном порядке. Его фамилия Егоров, Борис Львович. Егоров от меня. Вы приютите его на время, только и всего.
– Хорошо, – Рахитов с облегчением вздохнул. – Я могу идти?
– Да, идите.
В дверях он на минуту задержался, с глубокой обидой шепнул:
– Вы жестоки со мной… Никогда за всю мою жизнь я ни с кем так бессердечно не поступал. Я всегда жалел человека.
– Да? – Она насмешливо вздернула брови. – А Прокудин?
Значит, и Прокудин – иностранный агент? Рахитов даже просиял при такой мысли. Ирэн Грант сказала:
– Вы ошибаетесь, Прокудин не наш человек. – В ее голосе была убедительная искренность, но ему так хотелось, чтобы сейчас она сказала неправду. Она, должно быть, поняла это.
– Если бы Прокудин был нашим агентом – я не назвала бы вам его имени, разве вы не понимаете таких простых вещей, Серый?
Он шел к машине скрипя зубами: значит, Васька Прокудин ходит в чистеньких! В то время как он сам…
– Едем! – буркнул Рахитов, открывая дверцу и залезая, против обыкновения, на заднее место – обычно он садился рядом с водителем.
Шофер включил скорость, Рахитов вдруг почувствовал, что его лихорадит, временами ему казалось, что он вот-вот потеряет сознание – взять себя в руки ему никак не удавалось, и это его еще больше пугало.
…Годдарт-Егоров появился дня через три, на рассвете. Открывшая ему дверь супруга Рахитова с недоумением глядела, как ее муж лебезит перед незнакомым мужчиной с рыхлой физиономией и большой рыжей бородой.
– От Анания Федоровича, – шепнул ей Рахитов, – только ты никому ни гугу! Неудобно получится.
Тимуру Годдарт сказал, что работает в институте, приехал в столицу по делам и пробудет здесь, наверное, несколько месяцев. Молодой человек с неприязнью рассматривал незнакомца, морщился при звуках его скрипучего голоса и никак не мог определить, что связывает его отца с этим гражданином и почему все-таки Егоров поселился именно у них. Марина Нарежная ожила, – главное – почему-то сразу прекратились визиты Ирины Петровны.
Егоров целыми днями лежал на диване, курил, просматривал журналы, изредка куда-то ненадолго уходил, а по
