оно принимало… Узкие и холодные глаза; плотно сжатые, порой презрительно кривящиеся губы; твердый, выступающий мужественный подбородок; рубленые скулы и надбровья в насечке характерных шрамов; нет, все это вместе взятое могло произвести жуткое впечатление на самого смелого человека.
Я знал, что внешние данные полностью соответствуют характеру этого мужчины. Жесткому, решительному и злому. Но знал и другое – я справлюсь с ним без чрезмерных усилий.
– Что, поиграть в болвана вздумал? Сваливай на другую сторону. Я привык спать возле батареи…
Не переча, я перелег на свободное место.
«Незнакомец» завалился на мое и принялся мурлыкать какую-то глупую песенку, наверняка тюремного сочинения:
Нелепо жить воспоминаньями,
Не верить, не любить,
А только мучиться страданьями
И слезы долго лить…
Да, этот слез лить не станет. Порешит, как овечку, любого, ставшего у него на пути.
Не завидую я также и тем, кому он будет верить и кого любить. Для таких людей нет ничего святого…
Странно, почему Олег Вихренко пришел к выводу, что мы с ним похожи? По сравнению с этим людоедом – я невинный интеллигентный мальчик!
Но мне только хотелось так считать. На самом деле, если бы в камере было зеркало, то я увидел бы в нем такую же точно харю, как и у рецидивиста Сергея Мисютина. Во всяком случае, не менее решительную и наглую.
Правда, надеюсь, не столь тупую и жестокую.
Мисютин тем временем сбросил адидасовскую куртку, оставшись в тельняшке и брюках. Топили в «Крестах» на славу. В камере не прохладнее, чем дома на Карповке!
Я до сих пор не вымолвил ни слова, а сокамернику явно не терпелось почесать язык, и он снова принялся приставать ко мне. Рядом больше никого не было!
– Тебя как звать-то?
– Кирилл.
– Киря, Кирюша, славное имя. Воровское!
(Если бы он знал, как я не выношу подобного обращения, то не будил бы во мне зверя!) Но «зверь» пока что не зарычал, только хмыкнул. А Мисютин продолжил:
– Погоняло?
– Это еще что такое? – я не спешил выказывать свою осведомленность, продолжая прикидываться лохом. – Кличка, что ли?
– Кличка у собаки, а ты человек. Хотя и маленький, – назидательно произнес Мисютин. – Вот я, например, Барон. Слыхал такого?
– Не-а! Это который Врангель?
– Ну ты, вольтанутый! Отныне будешь Тундрой. Тупым, значит, по-нашему…
– По-вашему, это по какому?
– По-блатному! Скажешь, Барон крестил, ежели кто спросит. А сейчас, перелазь бегом к дяде, почеши спинку!
С этого и следовало бы начинать. Я знал, что в последних словах следователя Перфильева таилась не пустая угроза, а, скажем так, предупреждение об опасности, поэтому – даже без всего, что знал сам, даже по официальной легенде, – должен быть готовым к любым неожиданностям.
– Вставай,
