теперь оно, занятое военными заботами, и помышлять об этом не хотело. Найти частного воротилу, пожелавшего бы взять на себя огромные расходы, тоже было не просто. Могли, конечно, с великой охотой влезть в это предприятие англо-французские компании, аппетит которых к российским сокровищам разгорался с каждым годом все больше и больше, но одна мысль о служении чужеземным интересам приводила Лихачева в негодование.
«Не ерепенься-ка, Венедикт Петрович, никуда ты в такое время не уедешь. Садись-ка за стол, раскладывай материалы своих сибирских экспедиций и попробуй сообразить, что из них вытекает. Дело тоже нужное, никто за тебя этого не сделает», – утешал себя Лихачев.
И он действительно приступил к такой работе, разворошив большой, окованный жестью сундук с архивами сибирских экспедиций.
В один из поздних вечеров, в самом начале этой работы, к Лихачеву снова нагрянул обладатель баса.
– Иван переслал вам письмецо, Венедикт Петрович, – сказал студент, извлекая откуда-то из-под полы скрученный в трубочку листок бумаги.
– Не забывает, значит, дядюшку! – с ноткой удовольствия в голосе воскликнул Лихачев.
– Помнит и заботится, – угрюмо хмыкнув, прогудел бас.
Лихачев водрузил на нос очки, бережно развернул бумажную трубочку, зашевелил губами.
«Милый дядюшка! О себе не пишу. Все мысли мои о Вас. Над Вами заходит гроза. Провалы наши оказались серьезнее, чем можно было предполагать поначалу. Ваше сочувствие к нам; Ваша помощь нам известны. Запрошены также материалы из Сибири о Вашем участии в студенческих антиправительственных манифестациях. Все это ничего хорошего не предвещает. Не поспешить ли Вам с отъездом в Стокгольм? Помнится мне, что Вас зазывали туда для прочтения лекций. Время для этого вполне подоспело. Спешите, спешите, пожалуйста! Обнимаю и остаюсь Вашим верным другом и учеником!
Иван».
Лихачев прочитал письмо племянника молча, отошел к окну, закинул руки за спину, смотрел куда-то в небо.
– Ответа не будет? Есть возможность передать не позже завтрашнего утра, – сказал бас.
– Прошу подождать. – Лихачев присел к столу, размашисто написал:
«Ваня! Укладываюсь для немедленного отъезда. Забираю самую необходимую часть сибирского архива. Если твое отсутствие будет менее продолжительным, чем мне думается, не забудь понаблюдать за моей квартирой, чтоб не растеклось нажитое без отца и матери добро по чужим рукам. Будь здоров!
Дядюшка».
Лихачев перечитал записку, достал из стола хрустящий, с черной подкладкой конверт, осторожно вложил в него исписанный листок.
– Извините, профессор, конверт излишен. Письмо ваше будет запечено в булку, – чуть усмехнулся бас.
– Ну, в случае чего, сами выбросите! Старая привычка чтить адресата, – пояснил Лихачев и, прихлопнув конверт тяжелым пресс-папье, подал его студенту.
А вскоре
